Владимир Шимский - Дети Смерти

Они стояли на палубе, не обращая внимания на дождь, глядя в сторону смазанного дождем Тан-Унратена. В Доме Стражи один за другим гасли огни. Лениво перетявкивались хиссуны. Далеко на востоке, в разрывах туч, мелькал оранжевый бок Таира. Начиналось утро.

— Погодка-то не ахти, — заметил, проходя мимо, лысый матрос.

— Не ахти, — кивнул из вежливости унрит.

— Ничего, скоро подует с берега, — заверил его лысый, — не долго ждать.

Дэн улыбнулся: «Прощай, Унра!»

Он и не надеялся когда-нибудь покинуть ее. Из Унры уезжают немногие. «Так-то, Дэн». Спасибо странному перекупщику, купившему один из найденных им в Магре нотасов за сумму, которую постеснялся бы назвать даже такой отъявленный наглец, как Пин. Впрочем, совесть унрита была чиста. Перекупщик сам назвал цену. Дэну же оставалось лишь ударить по рукам. Это были огромные деньги, но их едва хватило на то, чтобы уговорить капитана вывезти из Унры Ирда. Капитан соглашался провезти только двоих. Взглянув на Ирда, он неприязненно проворчал:

— Ну и приятель у вас, я погляжу, — и добавил: — Он же ни хриссы не соображает. На что он вам?

И — Дэну пришлось выложить все припрятанные им на черный день деньги, прежде чем капитан пожал плечами:

— Как хотите. По мне — хоть магрут.

Унрит вздохнул и взглянул на стоявшую рядом девушку. Она поеживалась от морской прохлады. Мокрые завитки волос прилипали к щекам. Губы ее посинели. «Тебе-то к чему мокнуть?» — подумал унрит.

Мирилла будто услышала его.

— Я спущусь к Ирду, — сказала она.

— Иди. Я еще постою. Хочу проститься.

Слегка подташнивало от выпитой с вечера харуты. Накануне Игл усердствовал как никогда. Наливая Дэну, не забывал и про себя. «Зря т-ты эт-то, Дэн. Ос-ставался бы т-ты это. И к-куда тебя хриссы несут?» — пьяно бормотал он, обнимая унрита и слюнявя его щеку своими толстыми, мясистыми губами.

Сейчас он спал и видел сны.

Больше унрита не провожал никто.

Косые струи безжалостно хлестали пустынный берег. Надежно укрытый бортами вытащенного на берег баркаса, человек в темном плаще вынул из кармана расшитый золотом платок и тщательно высморкался, едва приметно улыбнулся. Насморк — странная болезнь, и далеко не всегда лечится магическими средствами. Впрочем, не очень-то он усердствовал.

Он и сам толком не знал, зачем пришел в это утро на пристань. Можно было бы давно оставить никому не нужные проводы. Что ему эти люди, которые так никогда и не узнают, участниками каких событий они стали. Только Ирд мог бы знать это, если бы… Если бы он был прежним Ирдом.

Однако все к лучшему. Случилось. Для всех. «Болезнь» вылечена. Предсказанье тианской ведуньи не сбудется. Ему же так и не пришлось выступить на стороне Темного Круга. Слава Богам, темные маги обошлись без него. Почти. Ему же выпало наблюдать. И он наблюдал, невидимый, незримый; один лишь раз он по неосторожности попался на глаза унриту. Ну, да все уже позади.

«Ои!» (Проведя в Магре большую часть жизни, он любил пользоваться унритскими словечками. Тем более, что иногда бывал в Унре под видом заезжего перекупщика.) «Ои!» Никогда еще до сей поры победа Темных магов не была на руку Светлым.

Маг вздохнул. Ему нравился Ирд. Его гордый, независимый нрав. «Ты никогда не стал бы ни Темным, ни Светлым. Ты был сам по себе. Проклятый. Одинокий. И вот теперь потерявший все. Даже самого себя. Прощай».

Маг повернулся и, не торопясь, зашагал к Дому Стражи. «Зачем, зачем ты искал Спящих, Ирд?»

Спустя несколько хор, когда кумарон был уже далеко в море, а Странник возвращался одному только ему ведомыми тропами в Магр, Унру сотряс страшный взрыв. Взорвался порох, сложенный в подвалах того самого дома, где некогда останавливался отряд Ирда.

Ирд все еще заметал следы…

Взгляд.

…Как он сюда попал? Ворота охраняются. Да и стена…

И руки. Его когти… ногти? — мысли путались… вцепились в сучковатую палку… дубинку?.. — женщина с ужасом поняла, что пришельцу ничего не стоит переломить ей хребет одним ударом. Щелчком. Да и это ни к чему. Она умрет и так. От страха. Женщина закрыла лицо руками и тут же отдернула их. Смотреть. Не спуская глаз. Иначе еще страшней.

Магрут не двигался. Но женщина отчетливо видела, как прыгает под густой щетиной его кадык.

— Ты… хочешь пить? — женщина потянулась дрожащей рукой к стоявшему на полке кувшину. И тут же почувствовала, как напряглись его мышцы, заходила ходуном укрытая грубой шерстью грудь. Она бросила взгляд ниже и на мгновение лишилась дара речи. А потом выдохнула:

— Э, да ты чего?!

И… покраснела до корней волос.

Магрут громко засопел. По скуластому лицу… морде?.. — пробежала едва уловимая тень сомнения. Ночной гость судорожно сглотнул.

Женщина взглянула на выломанную дверь, откуда в хижину вползал промозглый, сырой туман. Если бы не шумное сопение магрута, она наверняка услышала бы шум Срединного моря. «Сегодня оно разгулялось не на шутку, — подумала женщина, — закричу — никто не услышит. Да и не успею, — она оценила расстояние, отделявшее ее от незваного гостя, — стол? Что ему стол? Хватит одного прыжка».

Смешно (если бы не было так страшно) шлепнув губами, пришелец протянул руку и схватил со стола приготовленный для хиссуна кусок иллансана. Женщина с жалостью взглянула на распростертое на полу маленькое пушистое тельце убитого ночным гостем зверька: «Все. Дотявкался, милый».

Снова накатил страх. Вернее, он сидел в ней все это время. Как заноза. Как нарывающий гнойник. И вот теперь, когда вид растерзанного хиссуна слился в ее сознании с грубым, почти животным, чавканьем пришельца, гнойник прорвался. Женщина захрипела, пытаясь сдержать гибельный для нее крик. Платье мгновенно взмокло от пота. Оно липло к рукам, бедрам, холодило живот.

Стало холодно.

Очень.

Поймав внимательный, почти человеческий, взгляд магрута, женщина попыталась улыбнуться (губы не слушались ее) и показала знаками: «Пить. Я хочу пить».

«Впрочем, что это я? Он уже сожрал мясо. Оно ему на один зуб. Что ему дать? Что?»

— Там, — женщина показала в угол комнаты, где висел мешок с сухарями. — Там. Иди. Ешь.

Она не надеялась, что пришелец поймет ее. Сказала это так. Просто. Чтобы сказать. Однако магрут неспешно направился туда, куда указывала ее рука. Увидев его грубо выбритый затылок («зачем это?»), женщина быстро схватила с полки кухонный нож и положила перед собой на стол.

Пускай видит.

Потом подумав, уже не торопясь, сняла с полки глиняный кувшин. Не с водой. С харутой. Заставила себя глотнуть огненного пойла. Харута впилась в горло тысячами коготков. На мгновение она потеряла способность дышать. «Не слишком ли большой глоток?» — подумалось ей, но уже несколько сект спустя, когда живительное тепло и истома разлились по всему телу, медленно облизала горчащие губы: еще. И глотнула. На этот раз осторожно. Чуть-чуть.