Александр Громов - Русский аркан

Итак. План остается в силе. За одним исключением: нет нужды добивать уцелевших и разыскивать царского сынка там, где его нет. Сразу после взрыва — команда на немедленный отход.

Поезд прогрохотал. Едва его хвост успел уползти за следующую сопку, как Ворон свистнул. Шесть человек рванулись к насыпи.

Добежать, вскарабкаться, расковырять ломом щебень, выкопать невеликую ямку под стыком, заложить дюжину динамитных патронов с наклеенным на торец связки кружком из белой бумаги, скатиться с насыпи, укрыться и ждать… В результатах выстрела из хорошо пристрелянной винтовки на ста шагах с упора Ворон нисколько не сомневался. Только слепой не попадет в белый кружок. Вдобавок один-два промаха не страшны. Секунд десять, не меньше на результативный выстрел — бездна времени. Произойдет ли взрыв под паровозом или перед ним — не имеет значения, остановить поезд машинист все равно не успеет.

Под жалом лома крошился, брызгал крошкой щебень. Ямка была готова даже раньше, чем предполагал Ворон.

Заложили динамит, легонько присыпали «гостинец». Если смотреть с путей — ничего особо подозрительного. Если сбоку — белый кружок виден отчетливо.

Воробей, самый молодой парень в боевой группе, приложил ухо к рельсине.

— Идет, — доложил он, сияя. — Уже близко.

Ворон тихонько свистнул: отходим.

И сейчас же ему захотелось зажмуриться. Или чтобы все это случилось с кем-нибудь другим.

Из тайги, затопившей сопки и прижимающейся к самой насыпи, выезжал казачий отряд.

Казаки!

Многоопытный Ворон считался с такой вероятностью, но полагал ее незначительной, целиком лежащей в границах допустимого риска. Мысленно он ставил себя в положение лица, ответственного за охрану поездов в пути, и находил это положение незавидным. Можно пустить вперед поезда дрезину с солдатами, можно поставить на каждой вагонной площадке по вооруженному жандарму, но как охранить весь гигантский рельсовый путь Транссиба? Несомненно, казачьими разъездами — толку от них скорее всего не будет, ибо бессмысленно пытаться заколоть комара шилом, — но можно доложить «наверх»: приняты все возможные меры…

Струйка холодного пота побежала по хребту. Боевая группа заметила казаков. Казаки заметили боевую группу.

Как назло, винтовка оставлена в кустах! Краем глаза Ворон оценил положение: винтовки только у двоих, у остальных лишь револьверы… Много ли навоюешь ими против десятка кавалерийских карабинов?

Кончена жизнь, подумал Ворон.

Но не кончено дело.

Он выстрелил первым. Промах! Неудивительно — на таком-то расстоянии. Казаки спешились, кто-то увел коней в лес, остальные залегли и открыли огонь. Боевая группа залегла на насыпи. Рядом с Вороном в рельс ударила пуля.

— Уходи, Воробей! — крикнул Ворон между выстрелами. — Все уходите по одному! Я последний!

Крошечный осколок камня, выбитый пулей, угодил прямо в глаз. Больно. Глаз перестал видеть. Но чепуха, мелочь. Сейчас часть казаков откроет непрерывную пальбу, не давая высунуть голову, а трое-четверо взберутся на насыпь, беря боевую группу в полукольцо. И это будет конец.

Хрипло вскрикнул кто-то, мучительно закашлял — кажется, Битюг. Ну вот, начинается… Выстрелы загремели чаще. Вновь совсем рядом пуля ударила в жалобно взвизгнувший рельс.

— Приказываю — уходите!

Вдруг послышался паровозный свисток. Где-то уже совсем близко. Ворон оглянулся на своих. Трое из группы выполнили приказ об отходе. Битюг лежал на боку и слабо сучил ногами. Не ушел Воробей — юлил на животе по шпалам по-ужиному, перезаряжал винтовку, высовывался на секунду, стрелял, отползал…

Что ж, сам выбрал.

Уже не уйти — это было ясно как день. Где этот Литерный? Долго он будет тащиться?!

А, вот он!

Над склоном сопки показались клубы серого дыма. Еще несколько секунд — и выкатился паровоз.

Вовремя!

Один казак — по виду, мальчишка вроде Воробья — выскарабкался на насыпь и бесстрашно побежал навстречу паровозу, размахивая руками. Храбрый дурак. Не успеет.

А вот самому — надо успеть. Где мина?

Вот она.

Ворон с усмешкой прокрутил барабан револьвера. Еще два патрона. Может, послать одну пулю в спину бесстрашному казачку?

Нет, незачем.

Он в последний раз взглянул на небо, на Воробья, еще живого и ведущего огонь, на приближающийся с визгом тормозных колодок поезд…

Потом приставил дуло к динамитной мине.

И выстрелил.

— Слышите? — Легировский вдруг навострил ухо.

Великая княжна не донесла до рта ложку варенья.

Земляничным вареньем разжился на полустанке Легировский. Катенька сперва отнеслась к прикрытой газетным обрывком и перевязанной сомнительной чистоты бечевкой банке с подозрением — мало ли из чего варят варенье деревенские бабы, — но, решившись попробовать, весьма одобрила лакомство и вошла во вкус.

— Что я должна услышать?

— Ружейную пальбу, — пояснил Легировский. — Также и револьверную. Где-то стреляют.

— Не выдумывайте. Это колеса стучат.

Но Легировский уже прилип к оконному стеклу. Постоял секунды две и внезапно гаркнул:

— Ложитесь!

— Что? — Великая княжна захлопала глазами. «Ложитесь» — однако! Как сие понимать?

— Да ложитесь же вы!..

Легировский повалил ее на полку. Катенька вскрикнула и начала отбиваться. Почему-то оба вдруг оказались на полу. «Голову, голову обхватите руками!» — кричал репортер.

Тогда она поняла, что дело не в Легировском. Поезд экстренно тормозил. Паровоз свистел так, что в третьем вагоне было слышно. И вдруг — рвануло воздух. Дзенькнуло стекло. В уши ударило так, что великая княжна удивилась, что не оглохла.

Авария?

Но отчего пальба?

Неужели покушение?

Поезд все замедлял и замедлял ход. Но скорость свыше сорока верст в час мгновенно не погасишь.

В соседних купе и в коридоре кричали люди.

Предчувствие чего-то ужасного так и не пришло. С каким-то отстраненным любопытством великая княжна слушала крики, скрежет, глухие удары… Даже когда пол купе вдруг встал торчком, она не испугалась, а всего лишь удивилась странному феномену природы: неужели и так бывает?

Но так и было. Взрав мины вырвал рельс. Паровоз накренился вправо и с неотвратимостью лавины покатился с насыпи. Следом — первый вагон, второй…

В тамбурах проводники бешено крутили вороты ручных тормозов. Третий вагон подкатил к исковерканному участку пути с черепашьей скоростью. Казалось, он останется на насыпи. Чуть помедлил, как бы принимая решение, — и, переворачиваясь, посыпался вниз.

Катенька пришла в себя от чьего-то пристального взгляда. Ее мутило, все плыло перед глазами. Она не видела, но ощущала: кто-то сидит на ее постели. Кто-то смотрит.

— Добегалась, сестренка? — участливый, но с оттенком язвительности голос.