Александр Чернов - Из западни [litres]

– Вы хотите перевести меня на корабль?

– В некотором смысле… Только корабль этот сухопутный.

– Простите, Всеволод Федорович, но вы… Не шутите?

– Ничуть. Сейчас лейтенант Балк со товарищи в обстановке строжайшей секретности, здесь, во Владивостоке, доделывает первые в России бронепоезда. Один линейный и пару штук поменьше. Это он убедил нас со Степаном Осиповичем в полезности сего нового рода вооружений. Но ни он сам, ни я, ни вообще никто в целом мире не знает пока, насколько они будут эффективны в бою, какова должна быть тактика их применения и насколько они окажутся живучи под ударами снарядов противника.

Про английские опыты в бурскую войну вы слышали, конечно. Но их противник был к появлению у британцев «блиндированных» составов уже низведен до партизанской войны. И по нынешним меркам был почти без артиллерии. У нас же ситуация иная, и волей-неволей приходится думать не только о защите от пуль, но и от гранат да шрапнелей.

Может даже, вся эта затея вообще не принесет никакой пользы. Обернется роскошным бронированным гробом на колесиках и для вас, и для Балка. Но зато если уж выгорит, как задумывалось, то японцы вас запомнят надолго. Формально вы станете командиром всего бронедивизиона: мне представляется, что именно вы на этом месте – незаменимы.

– И почему же?

– Потому, что я хочу, чтобы этот бронедивизион не подчинялся напрямую никому из ляоянских генералов. И был настолько независим, насколько вообще может быть независима часть российской армии.

– Всеволод Федорович, но только почему вы сказали «формально»?

– Потому что упомянутый лейтенант Балк обладает не только несравнимым с вашим, ваше императорское высочество, боевым опытом, в чем вы сами скоро сможете убедиться, если примите мое предложение. Дело еще и в том, что он автор самой этой идеи, которую, как выяснилось, обдумывал и вынашивал много лет.

Вам предстоит для начала все это понять, через себя пропустить да опыта боевого поднабраться. Я не хочу, чтобы вы дров по неопытности наломали. Или, не дай бог, чтобы с вами что-нибудь нехорошее из-за отсутствия этого самого опыта приключилось. А мне потом ответ держать… Так что на первых порах все боевые решения будет принимать он, а ваша главная функция будет, так сказать, представительской. Чтобы ни Куропаткин, ни Стессель, ни их штабные Василию Александровичу палок в колеса не вставляли. А то угробят все дело наши господа генералы каким-нибудь идиотским приказом, а лейтенантишко Балк их куда следует послать не сможет. Не по чину-с.

Вот когда в Артур пробьетесь, тогда и примете от него «хозяйство» в полном объеме. Да и Балка Макаров, скорее всего, на эскадру заберет. Понимаю – предложение для вас не совсем лестное. Но, поверьте, может статься, что со временем еще поблагодарите меня, старика. С ответом, Михаил Александрович, я вас пока не тороплю. Отправляйтесь-ка прямо сейчас в депо, вас проводят. Сами на все посмотрите, с Василием Александровичем познакомьтесь. Там и решите, подходит ли это вам. А мы пока на крейсер поедем.

Владивосток. Японское море

Май 1904 года

Кирилл Владимирович Романов стоял ночную вахту на мостике «Варяга», намеренно выключенный из общего веселья, для, по выражению Руднева, «воспитания характера». Причем, к чести великого князя и приятному удивлению Петровича, он ни звуком, ни жестом, ни выражением лица не проявил никаких признаков неудовольствия при получении приказа командира. По воспоминаниям Карпышева, в литературе он описывался как изрядный гуляка, выпивоха и строптивец. Но то ли программа ускоренного перевоспитания ответственностью приносила свои первые плоды, то ли наши писатели и историки немного преувеличивали.

То же, что в нашей истории Кирилл Владимирович в 1917-м предал Николая, своего друга с детских лет, а после его гибели «самопровозгласился» императором Всероссийским, не имея на то права, поскольку был рожден лютеранкой, Петровича не особо напрягало. Он считал, что людей делают не столько характер и родовые задатки, сколько круг их общения и жизненные обстоятельства. Вряд ли здесь и сейчас, под должным присмотром в правильном коллективе, он умудрится пройти по той же самой грязной дорожке след в след…

Младший брат царя, Михаил Александрович, остался во Владивостоке. Балк не взял его с собой в рейд, ссылаясь на то, что кто-то должен присматривать за ходом работ по установке орудий и пулеметов на «Муромце». Но лихой кирасир и наследник престола не протестовал: окунувшись в новое для него, интересное дело и оказавшись в совершенно ином кругу живого общения, увлекающийся по жизни новациями, неожиданно для Руднева он пришел в полный восторг от «бронезатеи». И теперь его было просто не вытащить из балковского пакгауза…

За бортом подштармливало. Барометр медленно падал. Но не отметить итог операции и утопление японца было не комильфо. В кают-компании по традиции сначала спели «Варяга», причем канонический текст был опять несколько подправлен. Потом общество практически насильно всучило гитару Балку и затаилось в ожидании чего-нибудь новенького.

– Ну, как мне тут давеча, после купания, поведал товарищ поручик Ржевский, нас окружают замечательные люди, – издалека с цыганским заходом начал Балк, – я его, правда, заверил, что без боя мы все равно им не сдадимся, даже будучи окруженными.

Выдержав необходимую для усвоения материала паузу и переждав смешки офицеров, он подмигнул набычившемуся было Ржевскому. И тот быстро «оттаял», вспомнив, кто именно первым сунулся за ним в ледяную воду. Поручик наконец-то выбрал единственно верную реакцию на все анекдоты о нем, регулярно «придумываемые» Балком, – он начал тому подыгрывать и рассказывать их самостоятельно, от первого лица.

Василий, перебрав пальцами струны, задумчиво продолжил:

– Ну-с, раз общество настаивает, придется спеть. Но, товарищи, песня в этот раз будет не о море. Я, как вы знаете, временно списан нашим адмиралом на берег. Наверно, за слишком большую инициативность, – вздохнул Балк, подкручивая гитарные колки. – И, построив там бронепоезд, по примеру Всеволода Федоровича решил сочинить сему сухопутному крейсеру боевой гимн. Так что не обессудьте, сегодня не о море. Ну, по крайней мере, для начала:

Руднев, услышав знакомую с детства мелодию, под которую и сам не раз слегка и не совсем слегка пьяным распевал «нас извлекут из-под обломков», подавился шампанским. Откашлявшись и промокнув бороду салфеткой, он мрачно уставился на автора-исполнителя, бормоча под нос проклятья по поводу «очередных Васиных выкрутасов».