Роберт Янг - Анабасис во времени

Занимался рассвет — по крайней мере, солнце не поменяло привычного положения. Однако его свет имел причудливый красноватый оттенок и казался тусклее обычного. Да и сам солнечный диск отливал алым.

Биллингс нервно сглотнул. Интересно, не занесло ли их в другую солнечную систему? Если нет, оставался единственный вариант — сани каким-то чудом перенеслись в отдаленное будущее, где солнце проявило уже первые признаки угасания. Однако эта теория не выдерживала никакой критики, поскольку тобоган мог перемещаться лишь в относительное будущее в рамках минувших эпох.

Равно нелепой была теория, что сани переместились в пространстве и очутились в совершенно иной системе. Хотя… В современной науке имела хождение версия, что якобы пространственно-временной континуум способен попеременно деформироваться, образуя замкнутый контур наподобие ленты Мебиуса. Если верна эта версия — а вероятность этого существовала, — тогда сани помимо временного вполне могли совершить и пространственный скачок. А поскольку пространство не ограничивалось одной только солнечной системой, то поломанный тобоган могло занести в другую систему… или даже Вселенную.

Все выяснится ночью, когда взойдет луна — если вообще взойдет.

Внезапно Шахразада потянула Биллингса за рукав.

— Господин, смотри! — воскликнула она, указывая пальцем куда-то за озеро. — Там джинн!

Биллингс глянул в том направлении, но увидел лишь песчаный смерч, о чем не преминул заявить вслух.

— Но с чего кружиться песку, если нет ветра? — возразила Шахразада. — Нет, это джинн, и очень могущественный. По меньшей мере, ифрит или марид.

Погода и впрямь стояла тишайшая, ни ветерка. Тем временем, смерч приблизился к озеру и заскользил по водной глади, прямиком к зависшим над землей саням. Чем бы он ни был, следовало уносить ноги. Биллингс перевел уцелевшие манипуляторы в режим ручного управления и, развернув тобоган, направил его к оазису, до которого было полкилометра. Там он опустил судно на траву, окаймлявшую внешний круг деревьев, и повернулся к Шахразаде — бедняжка наверняка сама не своя от страха и нуждается в утешении.

Однако ласковые слова так и остались у него на языке. В утешении рассказчица нуждалась не больше, чем султан — в социальном пособии. На ее лице застыло выражение восторга, фиалковые глаза сияли от предвкушения.

— О господин, давай полетаем еще! Давай воспарим под облака!

Биллингс не поверил ушам.

— Но ты ведь никогда не летала на ковре-самолете!

— Наяву нет, но тысячи раз проделывала это во сне, а сны во многом равносильны яви. К тому же, я прочла тысячи историй о воздушных странствиях, а читать значит переживать самой. Прошу, давай взмоем под облака!

— Позже, — буркнул Биллингс.

Он долго рассматривал девушку, потом покачал головой и осторожно ступил на землю. Отыскав местечко поудобнее, опустился на траву и стянул правую туфлю. При виде распухшей и посиневшей лодыжки прежде ничего не подозревавшая Шахразада соскочила с саней и бросилась к нему.

— Господин, ты ранен!

Не успел Биллингс открыть рот, как девушка оторвала солидную полоску материи от болтавшегося конца тюрбана и бережно, не причиняя ни малейшей боли, наложила повязку. Надо признать, справилась она прекрасно. После этого сказительница надела на забинтованную ногу туфлю и помогла спутнику встать. Боль утихла, Биллингс сделал пару пробных шагов и убедился, что может ходить, не прихрамывая.

Шахразада радовалась не меньше его.

— Среди деревьев есть источник, — заметила она чуть погодя, — я слышу его журчание. О господин, не хочешь пойти туда и освежиться?

Прежде чем последовать за ней, Биллингс сорвал несколько пальмовых веток и накрыл ими сани. Источник оказался выложенной камнем заводью с кристально чистой водой. Чревато, конечно, пить не пойми что, но рано или поздно акклиматизироваться придется. Биллингс подождал, пока Шахразада утолит жажду, потом зачерпнул пригоршню воды из ручья и сделал солидный глоток. Умывшись, путники устроились в густой невысокой траве. Биллингс потянулся и сорвал с нависшей прямо над головой пальмовой ветви гроздь диковинных плодов. Шары размером с мускатную дыню выглядели невероятно аппетитно, от одного их вида рот наполнился слюной. Очевидно, оазисы служили фруктовыми садами, поэтому Биллингс решил рискнуть и позавтракать. «Дыни» буквально таяли во рту, их божественный вкус не допускал даже мысли об отраве. Биллингс умял три штуки, Шахразада удовольствовалась двумя.

После завтрака Биллингс растянулся на мягком газоне, гадая, как теперь вернуться в двадцать второй век, к тамошним подружкам (впрочем, он не особо тосковал ни по одной из них, зато далеко не одна тосковала по нему). Пока Биллингс предавался раздумьям, Шахразада наклонилась, сняла с него окончательно разболтанный тюрбан и ловкими движениями превратила его в поистине царский убор.

— О господин, позволь усладить твой слух сказкой, — предложила она, одевая тюрбан обратно. И не дожидаясь ответа, продолжила: — А именно, был человек из носильщиков, в городе Багдаде, и был он холостой. И вот однажды, в один из дней, когда стоял он на рынке, облокотившись на свою корзину, вдруг останавливается возле него женщина, закутанная в шелковый мосульский изар и в расшитых туфлях, отороченных золотым шитьем, с развевающимися лентами. Она остановилась и подняла свое покрывало, и из-под него показались глаза, ресницы и веки, а женщина была нежна очертаниями и совершенна по красоте. И, обратившись к носильщику, она сказала мягким и ясным голосом: «Бери свою корзину и следуй за мной». И едва носильщик удостоверился в сказанном, как…

Шахразада вдруг насторожилась и смолкла.

— Господин, слышишь?

Биллингс прислушался — вроде все тихо. Потом до него донесся гул, нарастающий с каждой секундой. Биллингс засмеялся, но не так убедительно, как хотелось бы:

— Это всего лишь ветер. Нет повода для тревоги.

— Нет, господин, это джинн. Вероятно, тот самый, что встретился нам на пути.

— Но если это джинн, почему ты не боишься? — недоумевал Биллингс.

Фиалковые глаза негодующе вспыхнули.

— Мне бояться джиннов?! Напротив! Они должны бояться меня! — Шахразада гордо выставила указательный палец, украшенный массивным кольцом. — Этот перстень выполнен из меди и железа, а джинны, о господин, боятся железа как огня. Перстень отливал искуснейший из мастеров, а случилось это, когда мне в руки попала свинцовая пробка, коей тысячи лет назад Сулейман-ибн-Дауд закупоривал медные кувшины с заточенными в них джиннами. На меди оттиснуты повеления Сулеймана добрым джиннам, коих уже не осталось в природе, а на железе — повеления коварным шайтанам, ифритам и маридам. Сверх того на кольце выгравировано величайшее из имен Аллаха. Обладателю перстня нет нужды страшиться джиннов, это джинны должны страшиться его.