Роберт Янг - Анабасис во времени

— Ты же любишь Али! — выпалил Биллингс. — А чувства ко мне если и были, то сплыли, едва выяснилось, что я нищий.

— Любовь нельзя измерить динарами. И потом, — лукаво добавила дочь визиря, — сейчас ты далеко не нищий.

— Во многом благодаря украденным у тебя драгоценностям.

— Ты их не крал. Твой сменщик рассказал, что тебя уволили.

— Но Али-Баба…

— Мне нет до него дела. Он симпатичный юноша, не спорю, но именно тебя я полюбила с первого взгляда, с той самой секунды, когда очнулась на «волшебном ковре». Я сразу почувствовала: это навсегда, но сочла за лучшее промолчать. Даже в девятом веке пятнадцатилетние не влюбляются в зрелых мужчин, а зрелые мужчины в пятнадцатилетних… Поужинаем?

— Прямо сейчас?

— Конечно. Умираю с голоду!

Прокладывая путь сквозь толпу, они направились к выходу.

— Поверить не могу, что это ты, — повторял Биллингс.

— Напрасно. Пусть тебя не смущает внешний облик и речи современной американки. К несчастью, мой суперджинн уволился, а мне еще столькому нужно научиться.

— Дахиш уволился? Почему?

— Говорит, устал. Якобы ему осточертело торчать на Земле и прислуживать одной-единственной смертной. И вообще, надоело быть на побегушках. Он потребовал вернуть лампу и прямо при мне раздавил ее в лепешку. Правда, он не бросил меня на произвол судьбы и перед тем, как исчезнуть, оставил бушель тысячедолларовых банкнот.

Биллингс недоверчиво хмыкнул.

— Ну, может не бушель, — согласилась Дуньязада, — но все равно порядочно.

У входной двери Биллингс вдруг застыл, вынудив девушку последовать его примеру.

— Как ты узнала о моих чувствах?

— Догадалась, когда ты пнул «волшебный ковер», увидев, как я обнимаю Али.

— Выходит, я сам раскрыл все карты.

— Мне да, но не себе.

Вечерний поток автомобилей запрудил улицы; на небе зажглась первая звезда. Влюбленные спустились с крыльца на парковку. Там царила мертвая тишина, вокруг не было ни души. Возле автомобиля Биллингс прижал спутницу к груди и поцеловал. Она обвила руками его за шею и поцеловала в ответ. Свет фонаря падал ей на лицо, под дуновением весеннего ветерка фиалковые глаза расцвели еще ярче.

— У тебя красный кабриолет? С ума сойти! — воскликнула Дуньязада.

Парочка уселась в автомобиль, и Биллингс порулил в один из тех шикарных ресторанов, где любил коротать время в бытность плейбоем… и жили они долго и счастливо, не зная горя, пока не истек отпущенный им срок и, смерть, предвестница конца земных радостей и разлучница влюбленных, не постучала в дверь.

Глядя, как она возлежит в опочивальне султана, подобрав под себя ноги в шальварах и отбросив левую руку на мягкие подушки оттоманки, трудно было поверить, что это аниманекен. По крайней мере, Маркусу Н. Биллингсу, который явился в анимированный музей исключительно ради выставки «Тысячи и одной ночи», она чудилась настоящей, живой Шахразадой. Он не мог отвести глаз от прекрасного личика в форме сердечка и, как ни старался, не мог унять бешеного биения сердца.

Опочивальня султана была воссоздана в мельчайших подробностях. На заднем плане изящно вытесанные колонны подпирали полукруглые своды арок; с потолка, на начищенных до блеска медных цепях свисала старинная лампада; богатые драпировки, служившие пологом, были раздвинуты и забраны по бокам шнурами с золотыми кистями.

Копия султана с потрясающей точностью повторяла оригинал. Его черная борода отливала синевой, свободный конец кроваво-красного шелкового кушака спускался до колен. Широкая корона была выполнена из чистого серебра. Впрочем, аниманекены всегда славились подлинностью. А как иначе, ведь Большой Пигмалион — специальное устройство, копировавшее важных исторических персон — доподлинно воспроизводил все, за исключением живой ткани, но надо сказать, ее заменитель даже на самый искушенный взгляд не отличался от настоящего.

Из скрытых динамиков полилась приглушенная мелодия «Шехеразады» Римского-Корсакова, и под аккомпанемент нежных звуков сказительница завела «Историю о носильщике и девушках Багдада». Биллингс жадно вслушивался в слова, голос Шахразады струился, словно сотни золотистых лепестков. Позади напирала толпа, пришедшая поглазеть на выставку. Человеческая масса оттеснила Биллингса вплотную к бархатному шнуру, отделявшему экспозицию от остального пространства музея, но он не обращал на это ни малейшего внимания.

— А именно, был человек из носильщиков, в городе Багдаде, и был он холостой; и вот однажды, в один из дней, когда стоял он на рынке, облокотившись на свою корзину, вдруг останавливается возле него женщина, закутанная в шелковый мосульский изар…

«Да, да, — мысленно вторил ей Биллингс, — я хорошо помню эту «Ночь». Ты уже начинала рассказывать ее, помнишь? А еще я никогда не забуду девушку с удивительными глазами, «обрамленными длинными ресницами, что нежна очертаниями и совершенна по красоте» — девушку, которая в своем очаровании почти не уступает тебе. Настоящей тебе, Шахразада, а не твоему аниманекену. Хотя изначально ты во многом походила на куклу. Живую, дышащую куклу, что могла стать и стала бы моей, не вмешайся непреложные законы времени и синебородый султан из Минувших Эпох. Покажи мне перстень — знаю, он по-прежнему горит на твоем пальце. Волшебный перстень с печатью Сулеймана, грозы всех джиннов. Яви мне свою дивную улыбку. Подними свои чудные ресницы, чтобы я смог еще раз полюбоваться твоими фиалковыми очами. Обожги меня своим дыханием и дай почувствовать жизнь — жизнь, знакомую тебе по сказочным временам, где царствуют мамлюки, шейхи и визири, где добрые и злые джинны соседствуют с ифрита-ми. Вдохни в меня жизнь, Шахразада, чтобы я захотел жить дальше. По канону, ты поведала султану тысячу и одну сказку. Но мне-то лучше знать. В действительности, сказок было тысяча две. И тысяча вторая — моя самая любимая…»

А именно, был человек по имени Биллингс, и был он холостой путешественник во времени, работавший на «Ани-манекенс инкорпорейтед»; и регулярно странствовал он в земли Минувших Эпох, и похищал важных исторических персон, и доставлял их в будущее, чтобы Большой Пигмалион, электронный чародей, смог сделать факсимильные копии по образу и подобию их; и копии ходили, разговаривали, смеялись и плакали, как настоящие. И вот однажды наш путешественник отправился в эпоху мускуса, алойных деревьев и ивовых вод, в эпоху злых и добрых джиннов, султанов, сералей и дочерей визиря… и там влюбился…

Сераль охраняли два темнокожих великана-евнуха, вооруженных длинными ятаганами; наготу стражей скрывали набедренные повязки, сильно смахивающие на подгузники. Первый великан застыл в освещенном лампами коридоре, неподалеку от занавешенного пологом входа в сераль, куда четверть часа назад прошла девушка. Второй караульным застыл у двери.