Роберт Янг - Анабасис во времени

Дуньязада сидела не шелохнувшись, глядя прямо перед собой. Биллингс видел лишь ее профиль — бесстрастный и непроницаемый. Наконец дочь визиря нарушила молчание.

— Если откажусь, ты увезешь меня силой?

— Нет, Дунни. Решать только тебе, никто не станет тебя неволить.

— Но если откажусь, ты лишишься работы.

— Плевать.

— Но все же?

Голос звучал ровно, безо всяких эмоций. Биллингс не сомневался — загляни он ей в глаза, наверняка сумел бы прочесть, какие чувства она испытывает: презрение или банальную ненависть.

— Да, лишусь, — нехотя признался он.

— Тогда я еду с тобой.

— Дунни, ты не обязана… Если не хочешь, не надо.

— Вообще я не прочь развеяться. Только спрячь мои драгоценности к себе, на случай, если чародеи попытаются их украсть.

Она пригоршнями доставала самоцветы, а Биллингс складывал их в карманы — к счастью, их содержимое утрамбовалось, и места хватало.

— Разделим на обратном пути, — пообещал он.

Дуньязада молча вскинула глаза цвета лесных фиалок. Но сколько Биллингс ни всматривался, так и не сумел прочесть таящиеся в них мысли. Наконец из его груди вырвался тяжелый вздох.

— Пристегнись — мы взлетаем.

Едва тобоган материализовался в Хронозале, как двое музейных работников подхватили Дуньязаду и увели к Большому Пигмалиону. Больше Биллингс ее не видел: четверть часа спустя Куратор вызвал его к себе и дал расчет. На вопрос почему, Куратор ответил, что Биллингс умудрился потратить три дня на элементарное задание и вдобавок приволок не ту девчонку. Биллингс пробовал возразить: мол, в контексте истории Дунни тоже играет важную роль, кроме того, до открытия выставки еще полгода, какие-то три дня погоды не сделают — но с тем же успехом он мог спорить со стенкой. Вспылив, он решил прорваться к Пигмалиону, но подоспевшие охранники скрутили его и вышвырнули на улицу, следом полетела верхняя одежда. Не-гнущимися пальцами Биллингс подобрал ее и как сомнамбула двинулся в сторону парковки; в карманах мерно позвякивали драгоценности — не только свои, но и чужие. Теперь, в придачу к лгуну, Дуньязада сочтет его еще и вором, и будет презирать до скончания дней. Биллингс с тоской уселся в свою развалюху и покатил к дому. А чтобы не тосковать и не нищенствовать одновременно, он поставил на лужайке огромную табличку с единственным словом «АНТИКВАРИАТ» (вдаваться в подробности он не рискнул) и стал ждать, когда народная молва проторит дорожку к его крыльцу. И молва не заставила себя долго ждать.

Шехеразада закончила «Историю о носильщике и трех девушках» и перешла к «Рассказу о первом календере».

Биллингс в очередной раз пожалел, что не остался дома. Хотя… тогда бы он наблюдал за открытием выставки по телевизору, только и всего.

Путешествия в прошлое было не избежать.

Полгода изменили его до неузнаваемости. Биллингс стал плейбоем, но отнюдь не в обычном понимании этого слова. В барах он неизменно брал «Севен-Ап» вместо виски. Ложился спать в одиннадцать вместо того, чтобы засиживаться до утра и встречать рассвет. Поход за мокасинами «Гуччи» оборачивался покупкой кроссовок. Когда юные красавицы вертелись вокруг его красного, с откидным верхом мерседеса 1960 года, он съеживался за рулем. В свой особняк в греческом стиле он пробирался не с парадного, а с черного хода, а когда отправлялся на выходные в новую резиденцию, не высовывал носу на улицу до самого понедельника.

Получался эдакий плейбой-затворник. Богатый, но по-прежнему несчастный.

Какая-то девица вклинилась между ним и бархатным канатом, ограждавшим экспозицию. С манерами у современной молодежи совсем беда! Старательно игнорируя нахалку, Биллингс сосредоточился на речах Шехеразады и музыке Римского-Корсакова, однако все звуки влетали в одно ухо и вылетали из другого.

Под натиском толпы Биллингс придвинулся к девушке вплотную, и вдруг ощутил знакомый аромат недда. Надо думать, организаторы обработали им экспонаты для пущей достоверности. Но нет, запах исходил от волос незнакомки.

С чего ей душиться неддом, если в моде «Весенний каприз номер пять»?

Ну нет, это уже перебор! Сколько еще ему терзаться воспоминаниями о прошлом?!

На девушке было платье под цвет смоляных коротко стриженых волос. Чуть обернувшись, она небрежно бросила:

— Эта девчонка у ложа — вот где дурнушка, правда?

Уничижительная характеристика относилась к Дуньяза-де. Биллингсу понадобилась вся сила воли, чтобы взглянуть на факсимильную копию младшей дочери визиря. Очевидно, музейные работники принарядили ее прежде, чем поручить Большому Пигмалиону: на Дунни красовались новые шальвары, новый укороченный халат, голову покрывала новая куфия. Выглядела кукла просто сногсшибательно.

— Правда? — повторила нахалка.

Биллингс рассвирепел.

— А по-моему, она очень красивая!

— Красивая? Протри глаза.

— Слушай, избавь меня…

Внезапно Биллингс осекся. Этот голос. Легкий, веселый, словно звон далеких колокольчиков. Девушка повернулась к нему лицом. Те же нежные щеки, но без детской припухлости. Фиалковые глаза смотрели еще пронзительнее. Выразительный рот приобрел более твердые очертания. Маленькая девочка выросла.

— Привет, Билл.

Она почти не уступала ему ростом, серьги звездами мерцали на фоне темных, словно ночное небо, волос; алые губы чуть тронуты помадой, зато щеки радовали естественным румянцем.

— Дунни, это не ты.

— Ошибаешься. Кстати, я надеялась застать тебя здесь.

— Как? Как? — твердил ничего не понимающий Биллингс.

— Знаешь, как просветленные джинны появляются и исчезают? Перемещаясь из одной временной точки в другую. Они путешествуют во времени, как некогда ты на своем «волшебном ковре».

— Дахиш отправил тебя в будущее? Но…

— Я боялась, что мы больше не встретимся, и тогда Дахиш посоветовал совершить путешествие во времени. Разумеется, ничего бы не изменилось, увидь ты меня пятнадцатилетней, поэтому пришлось перенестись на четыре года назад. В противном случае, ты бы по-прежнему воспринял меня маленькой девочкой и никому, включая самого себя, не признался бы, что влюблен. Но сюда я отправилась не сразу, сначала помогла сестре сочинить несколько сказок для султана. По правде говоря, я пыталась объяснить свои намерения родным, но боюсь, они не поняли. Отец с матерью устроили скандал, хотели помешать мне — но не смогли, поскольку не знали про лампу. Знала только Шехеразада. Она улыбнулась и сказала, что жалеет, лучше бы ты похитил ее, а не меня. Зато я не жалею.

— Но…

— Когда владеешь лампой эстетики, Билл, возможно все. Помню, как испугалась, впервые попав сюда. К счастью, Дахиш был рядом. Защищал меня, снабжал деньгами, обучал языку и помогал приноровиться к варварским обычаям вашей диковинной страны.