Александр Пономарёв - Основной компонент [litres]

– Саня, я хочу от тебя ребенка, – прошептала Марика, переведя дыхание после страстного поцелуя. Я ничего не сказал в ответ. Просто снова припал к слегка припухшим губам Марики, потом легко взял ее на руки и понес в спальню.

Я не девственник, честно скажу, но, уложив Марику на кровать, я оробел, хотя раньше никогда не испытывал сомнений в таких ситуациях. Оказавшись с девушкой вдвоем, быстро лишал ее одежды и вел себя как заправский Казанова. Сейчас я снова превратился в неопытного юнца и боялся развязать пояс халата Марики, не говоря уж о том, чтобы поцеловать ее грудь или прикоснуться к шелковистому бедру.

– Ты что – никогда этим не занимался? – Марика нежно прижалась ко мне всем телом, взъерошила влажные волосы и поцеловала в кончик носа.

– Э-э… да нет.

– Ой, да ладно, хватит заливать, я же вижу. Хочешь, открою страшную тайну? – прошептала она с заговорщическим видом.

Я громко сглотнул и ответил кивком.

– У меня тоже это в первый раз. Давай помогу.

Она встала на колени. На матрасе сразу образовалась маленькая ложбинка, от которой во все стороны потянулись длинные бугорки. Прикусив нижнюю губу и не сводя с меня глаз, Марика плавным движением потянула за кончик широкого пояса. Махровый бант развязался. Передернув плечами, она скинула халат, взяла мою ладонь и приложила ее к высокой девичьей груди.

Я послушно ответил на негласную команду и слегка усилил нажим.

– Поцелуй меня.

Я потянулся к ее губам, но узкая ладошка накрыла мой рот.

– Да не здесь, дурачок… там.

Запустив пальцы в волосы, она толкнула мою голову к своей груди. Я схватил зубами упругую вишенку соска, чуть прикусил его.

Марика вздрогнула и еле слышно застонала от удовольствия.

Смелость сразу вернулась ко мне, а вместе с ней раскованность и опыт. Я стал ласкать грудь девушки, потом переместил поцелуи на живот и, подчиняясь давлению нежных рук, постепенно опустился к восхитительной тайне, от которой любой мужчина сходит с ума.

Потратив еще какое-то время на ласки, мы слились в объятиях. Покачиваясь на волнах блаженства, я целовал лицо и шею Марики, покусывал мочку ее уха и что-то шептал. Она отвечала мне тем же, вонзала в меня ноготки и сильнее сплетала ноги на моей спине.

Чередуя темп и интенсивность, мы быстро приближались к совместному оргазму. Наконец я почувствовал нарастающее напряжение внизу живота. Движения ускорились. Дыхание стало прерывистым.

Достигнув оргазма, я не останавливался. Только после того, как Марика испытала наслаждение, я упал рядом без сил, зато с блаженной улыбкой на лице и неописуемой легкостью во всем теле.

После короткого отдыха мы повторили, а потом еще раз и еще. Уже засыпая, Марика поцеловала меня в губы, положила голову на мою грудь и прошептала:

– Спасибо, Саня. Это лучшая ночь в моей жизни. Если у нас родится мальчик, я назову его твоим именем.

– А если девочка?

– Я дам ей имя Любовь, как напоминание об этой сказке.

Удивительно, говорят, мужчины после секса хотят спать, а мне, наоборот, не спится. У меня такой прилив бодрости после этого, что я горы готов свернуть. Может, я неправильный какой, а?

Марика мирно посапывала у меня на плече, а я пялился в потолок и никак не мог заснуть. В попытках справиться с бессонницей я взялся считать овец, но, когда счет перевалил за тысячу, бросил никчемное занятие. Осторожно убрав руку из-под головы Марики, я встал с кровати, оделся и, стараясь не шуметь, покинул спальню.

Вопрос, где провести остаток ночи, для меня не стоял. Вернувшись в кабинет Валленштайна, я разворошил угли в камине, подбросил в него дров. Присев на корточки перед очагом, подул на мерцающие в пепле огоньки. Когда пламя весело затрещало, охватив поленья со всех сторон, я взял с каминной полки записную книжку барона. Ее я заблаговременно положил туда, когда зашел за канделябром перед походом на кухню.

Сидя в кресле, я перелистывал страницы в надежде найти какой-нибудь знак или хотя бы намек на дальнейшие действия. Вдруг я что-то упустил из виду, читая ее раньше. Фабрика разрушена, Марика спасена, а я ни на йоту не приблизился к возвращению домой. Значит, здесь не все еще сделано, я не достиг поставленной цели, и путь назад для меня закрыт.

Не достиг цели… Хорошо, а кто-нибудь сказал мне: в чем она заключается? Что я должен сделать? Гитлера убить, чтобы занять его место и повернуть ход истории в другую сторону? Самому поучаствовать в войне? Или найти браслет и расправиться с ним, как Фродо с кольцом в романе Толкиена?

Я внимательно вчитывался в каждое слово, изучал каждый рисунок до мельчайших подробностей, тщетно силясь найти скрытый смысл. Зря! Его там не было!

Устав от бесполезного занятия, я еще раз бегло перелистал страницы и привстал с кресла, чтобы вернуть записную книжку на камин. Неожиданно дневник барона выпал из рук и шлепнулся на пол страницами вниз.

Я наклонился за книжкой и уже хотел захлопнуть ее, но что-то заставило меня взглянуть на открытые страницы. Я замер, наткнувшись на любопытную запись на немецком языке:

«Чертов Сталинград! Холодно, голодно и постоянно стреляют. Пули все время свистят где-то рядом, заставляя вжиматься в промерзшую землю и прятаться за любым укрытием. Русские совсем не дают покоя. Каждый день атакуют, несмотря на потери. Мы их столько уже положили, а они все идут и идут! Убьешь одного, взамен приходит двое, убьешь этих двоих – приходят четверо, и так до бесконечности!

Но ничего, у меня есть способ все исправить. Сегодня, 27 декабря 1942 года, – величайший день в истории. Сегодня исполнится мечта всей моей жизни, сбудется все, о чем я грезил долгие годы, к чему шел, замерзая в горах, проводя дни и ночи за лабораторным столом, переживая из-за каждого неудачного эксперимента и радуясь самому незначительному успеху. Сегодня свершится возмездие, и меня радует мысль, что это я приложил к этому руку. Это я создал основу будущего мира и это мне предстоит…»

Больше я ничего не успел прочитать. Написанные бисерным почерком строчки задрожали, расплылись, как расплываются чернила от капли воды, и бесследно впитались в желтоватую шероховатость бумаги.

Я поморгал, внимательно осмотрел страницу с обеих сторон. Она была девственно-чиста, и ничто на ней не напоминало о недавнем видении. Покачав головой, я еле удержался от соблазна покрутить пальцем у виска. Двадцать седьмое декабря послезавтра. Как я мог прочитать о нем сегодня, да еще и в настоящем времени? Так! Это все от переутомления, сейчас перемешаю угли в камине – и спать. Завтра будет трудный день. Надо придумать, как вытащить отсюда Марику и как вернуться домой самому.

Я удобнее устроился в кресле и почти мгновенно уснул. Когда проснулся, часы на каминной полке показывали семь утра – самое подходящее время для дела.