Руслан Агишев - Диверсант Петра Великого [litres]

– Выноси, выноси меня отсюда, мешок с костями. Слышишь? – Я наклонился к самому уху своего коня. – Отборной пшеницей кормить стану. Давай шевели копытами. На базу мне надо. Быстрее, пока толпа еще не завелась толком.

Не знаю, что на конька подействовало – мои уговоры или, наоборот, угрозы, но он явно взбодрился и тут же припустил легкой рысью в сторону речки. Не снижая скорости, сиганул в Яузу и, перейдя ее, начал взбираться на холм.

– Я же этих чертей в бараний рог согну! Уроды! В маскхалатах… по деревне… – сквозь зубы шипел я, прекрасно понимая, что из-за выходки моих скороспелых диверсантов может начаться. – Говорил же, не гадить у себя под боком. Сто раз говорил. Это же царская резиденция… Убью…

У меня не было ни капли сомнения, что в Преображенском наследил кто-то из моих архаровцев. Все указывало на них – и специальная окраска лица угольной пылью, и маскхалат из сети, мха и листвы, и специальные остро заточенные крючья. Знакома мне была и вся эта поднявшаяся среди сельчан волна жуткого страха. Ведь я не раз твердил своим подопечным, что иногда лучше не убить или ранить, а просто напугать. Сейчас, как оказалось, это сделать гораздо легче, чем в мое время. Нужно лишь знать специальные приемы и технологии. Я же, дитя XXI века и продукт всех его невероятных социоинженерных технологий, кое-что знал о манипуляции. Уроки этой не самой сладкой науки я немного ухватил и в девяностых годах XX века, когда миллионы людей сначала истово поверили в демократию, а потом с такой же фанатичностью начали верить в другого бога – доллар…

– А ну подъем!!! – заорал я не своим голосом, едва только влетел в полураскрытые ворота своей базы – немаленького двора с еще крепкой избенкой и парой сараюшек. – Подъем, черти! Где дежурный? Почему ворота открыты?! Блин, а это еще что?

Я оглядел пустой двор и взглядом наткнулся на здоровенное кострище у самого забора. На рогатинах – ведерный закопченный котел, вокруг которого – обглоданные кости. Рядом осколки глиняного кувшина, а может, и не одного. Здесь даже не ели, а пировали.

– Блин! Уроды! Спалят нас тут всех из-за ваших художеств! Не дай бог, если наследили… – кипя от возмущения, я дернул из подсумка седельный пистоль, огнестрельного монстра в пол-локтя, и выстрелил в сторону дома. – Бегом! Стройся! – соскочив с коняки, я уже зачиркал куском кремния о кресало, вышибая сноп искр в сторону валявшегося под ногами сена. – Сам сожгу всех к черту!

В домишке было тихо лишь до того момента, как пучок соломы занялся огнем и от него повалил густой белый дым. Тут же за бревенчатыми стенами возникла какая-то возня. Что-то с грохотом начало валиться, биться. Из крошечного окошка вдруг вылезла чья-то заспанная рожа и что-то захрипела. С хрустом слетела с петель дверь, за которой с воплями вырвались еще двое.

…И вот перед избой почти два десятка полураздетых человек. Кривящие рожи, заспанные, кое-кто со здоровенным синячищем, у парочки сажа с лица еще не смыта. Словом налицо все признаки преступления – что-то уперли в селе, обменяли это на брагу, напились и отметелили друг друга.

«Уроды! Как есть уроды! – Я едва не задыхался от возмущения. – Солдат от муштры спас, уголовников от дыбы и виселицы, и что? Гадить они на все хотели!»

– Вы что, совсем охренели? Что в селе устроили? – заорал я на правую часть шеренги, где стояли мои «недоделанные» диверсанты. – А вы, обалдуи! Надрались браги?! Почему не в поле? Почему не тренируетесь?! Страх потеряли?! – монстрообразным пистолем я размахивал перед носами стоявших. – Я, что ли, перед царем буду отдуваться за всех? Уроды! Он же бошки всем оторвет! И мне и вам всем! Вы, черти, к колодцу – и обливаться, пока вся дурь из голов не выйдет! А потом на поле, тренироваться. Лично проверю!

Помятые похмельем солдаты мигом умчались к колодцу, а передо мной остались лишь бывшие висельники, освобожденные из Разбойного приказа. Я медленно пошел перед ними, всматриваясь в наклоненные головы. «И кому только в бошку пришла идея мертвецом притвориться? Горбун глуповат. Он лучше грудину кому-нибудь проломит кулачищами, чем извилинами пошевелит. Может, боярыч? Вроде нет. Глаза не прячет, да и не его это… Эти тоже нет… Пали, цыганская задница, твоих рук дело».

– Обратно на дыбу захотелось? Вы же овцу украли. Бабу вон чуть до смерти не напугали. Все село на уши поставили. – Я остановился рядом с боярычем. – Вы же воздухом еще дышите только благодаря мне! Вы должны слушать меня и сидеть тихо, как мыши. Как серые-серые мышки… Я же вам шанс даю на жизнь.

Не знаю, речь ли моя оказалась такой проникновенной или что еще, но цыган вдруг шмякнул свою шапку о пыльную землю и упал на колени:

– Винюсь, господине. Токмо я виноват. Никто более не знал про то. Ни боярыч, ни его люди. Я в костюм кикиморы обрядился и в овчарню двинулся. Меня одного наказывай!

Я уже было хотел выругаться, как вперед шагнул и боярыч:

– Молчи, Пали. Все мы, Александр Данилыч, тама были. Костюмы, тобой даденные, взяли и пошли… Токмо не наживы ради или злодейства какого. Посмотри на нас. Три дни уже одну полбу едаем. Боле нечего. Зверье в лесу все пугано. Рыбья одни мальки. Вона и одежонка в ветхость пришла. И шо?

Все слова, что я приготовил, у меня тут же в горле комом застряли. «Пришла беда, откуда не ждали! С баблом задница! Как же я мог про это забыть?» Как, как? Очень и очень просто! Прошедшие две недели прошли для меня словно в тумане. Я жил на три дома! Носился, как безумный, от ставки Петра Алексеевича к своим диверсантам, потом к пехотинцам со скорострельными фузеями и к кузнецам. Я нужен был везде, но разорваться на десятки Александров физически не мог. Нужно было объясняться с царем, следить за кузнецами, тренировать пехотинцев. Настоящей головной болью оставались мои диверсанты, которые просто поверить не могли в то, чего я хотел от них. Как это так, нападать ночью, травить скот и воду, поджигать обозы и склады и т. д.? Так же не воюют, бормотали они…

– Помираем, господине, – подали голос и остальные; замычал что-то жалостливое и горбун. – Хлебушка аж цельную седмицу не видали. Про солюшку родимую и забыть забыли. Пресно все… Як же воинскую службу служить?

С досады я махнул рукой на голосящих. Откуда мне было взять денег? Сейчас, в этом времени, с деньгами было совсем туго. Медные грошики ходили по рукам у простого люда. У купчин можно было увидеть и серебряные пфенниги. Про золото вообще не мечтать. В открытом хождении его вообще было не найти. Просить денег у Петра было поздно. Царь уже умчался в Архангельск, изучать морское и корабельное дело. Грабить крестьян, как мои сделали? У одних овцу утащить, у других десяток кур, у третьих зерна? Гиблый путь! На таком корму долго было не протянуть; сожгут или линчуют.