Руслан Агишев - Диверсант Петра Великого [litres]

Воображение, рисовавшее мне набитые золотом и серебром сундуки и кувшины а-ля сокровища графа Монте-Кристо, зарыдало. Моей добычей оказались всего лишь горсть мелкого жемчуга, с десяток золотых чешуек-монеток и две массивные серебряные напоясные бляхи, которые я срезал с кучи поясов и ворота кафтана. Сидя на деревянном полу, я несколько минут тупо перебирал в руках «добычу», как вдруг до меня кое-что дошло. «А не ищу ли я того, чего нет и в помине? Я еще со студенческих времен помнил, как нам преподаватели на специализации объясняли крайнюю скудость драгоценных находок допетровской Руси. Наша страна веками не имела своих собственных разведанных месторождений золота и серебра. Наше „золото“ того времени – это меха, поташ, пенька. Вдобавок Русь веками платила Золотой Орде чуть ли не по полторы тонны серебра ежегодно, не считая налогов мехами, лошадьми, продовольствием. Собственно, поэтому до нас и дошло такое ничтожное количество раннесредневековых кладов на территории страны. А я тут золото и серебро ищу у боярина…» Это было очень горько осознавать.

– Все, командир, сполна я расплатился за матушку и за сестричек. Аж с души спало, – присел рядом со мной боярыч, потиравший руки. – А ты что закручинился? Али добыча невелика?

Я высыпал прямо перед ним кучку найденного.

– Так, господине, кто же в опочивальне свой скарб хранит? Боярин, тертый калач, все при себе держать не станет. Поди, в родовой усадьбе пару бочонков золота прикопал. Здесь же искать нечего. Можа, конечно, у боярыни перстни какие есть и заколки да в подвале что припрятано. Только тихо не взять это… Уходить надо.

В кучу драгоценностей он положил пару массивных золотых перстней, видимо снятых с тела врага.

– Да-а-а, от добра добра не ищут. Этого нам должно хватить. – Я достал платок и аккуратно сгреб туда нашу добычу. – Будем уходить. Пошли.

Из опочивальни мы выбрались тем же самым способом, что и забрались туда. Небольшая неприятность, правда, случилась, когда начали развязывать одного из пьяных сторожей. Неожиданно тот очнулся и, широко раскрытыми от непонимания глазами, уставился на наши разукрашенные сажей и красной глиной рожи. Не знаю, какие у него там тараканы водились в голове, но он начал в ужасе хрипеть. Пришлось несколько раз его приложить, отправляя в очередное беспамятство.

– Все-все, уходим. – Меня уже начало потрясывать то ли от переполнявшего адреналина, то ли банально от страха. – Черт! Пали, твою налево, а ты что там возишься?

Я уже схватился за свисавшую со стены веревку, как краем глаза заметил копающегося в своем мешке цыгана. Достав что-то, тот, к моему удивлению, начал стучать по земле. «Блин, гоблин! Всех же перебудит! Урод!» К счастью, тот быстро закончил свои манипуляции и через несколько мгновений оказался на стене.

– Потом разберемся, черт рогатый, – прошипел я, взбираясь на забор. – Веревки забирайте с собой. Пусть гадают потом, как мы забрались.

В ждущую нас телегу мы буквально плюхнулись со стены, и сразу же Абрашка легонько стеганул лошадь плеткой.

– Ты, рожа неумытая, чего там делал-то? Какого черта по земле стучал? – едва телега покатилась, схватил я цыгана за грудки. – Своему цыганскому богу, что ли, молился? Ты же, хрен лохматый, всех нас чуть под монастырь не подвел…

Тот же, ничуть не смутившись, опять полез в свой мешок и вытащил оттуда нечто. Признаться, я не сразу понял, что такое цыган держал в руке. Это был деревянный тапок, подошва которого напоминала козлиное копыто.

– Шутейно я, господине, пару следов оставил. – Пали скалил зубы, тряся перед моим носом тапком. – Этими вот копытами ромалы сторожей при конях пугают. Ночью, бывало, наставишь таких следков, а утречком сторожа в шалаше ховаются и от страха трясутся. А ты иди и наилучшего жеребца выбирай…

Когда до меня дошло, что это, я сдавленно заржал. Рядом давился от смеха и боярыч. Мы смеялись так, как, наверное, еще никогда не смеялись. Смеялись до коликов, до рези в животах.

– Пали, ха-ха-ха… придумал же. – Я уткнулся лицом в широкую спину Абрашки, которому наше веселье было до одного места. – Они же с утра реально обделаются от страха. Это же козлиные следы… Ха-ха-ха!

– Уделаются, господине, от страха, – улыбался цыган, пряча свой тапок обратно в мешок. – Тако ж молебен закажут. Святой водой вся и всех поливать будут.

Предполагал ли бедняга цыган, насколько прав он окажется? Вряд ли. Конечно, шуму должно было быть много – крики, беготня стрельцов, церковные молебны, розги полупьяной дворне и т. д. и т. п. Со временем вся эта шумиха спала бы, и все снова вошло бы в свое русло, а необыкновенная история стала бы очередной полулегендарной страшилкой средневековой Москвы. Однако все случилось иначе… Одна из дворовых девок встала по нужде ночью и, выйдя с черного хода, привычно присела прямо у крыльца. В этот момент из темноты появились размытые темные фигуры, у которых, к ужасу девчонки, были черные лица и руки с громадными крюками. От мистического страха она окаменела, и губы ее сами собой зашептали слова молитвы, а руки начали неистово осенять себя крестным знамением. Демоны из преисподней прямо на ее глазах, словно птицы, взлетели по стенам терема и исчезли в окне боярской опочивальни. Когда ее, бледную и икающую от страха, нашли утром, она заплетающимся языком все повторяла, что черти забрали душу старого боярина. К следующему же вечеру ее слова о черных демонах с огромными когтями, забирающих души богачей, повторяла вся Москва. Об этом шептали нищие на паперти, трещали бабы на рынке, нервно бурчали стрельцы. Но никто из них не догадывался, что зловещие демоны никуда не исчезли, а были совсем рядом.

– Знатную мы кашу заварили. Златоглавая на ушах стоит вторую седмицу. Из шереметевской усадьбы дворня вся сбежала. И холопей почти не осталось. Говорят, туды сам патриарх ходил с молитвами. – Цыган только из Москвы в Преображенское вернулся и с упоением рассказывал последние новости. – Ромалы сказывают, что даже тати на стрелецком конце носа не кажут. Бояться демонов повстречати…

С этими словами он вытащил из своей котомки небольшой мешочек и высыпал его содержимое на стол. С мелодичным звоном на отскобленные доски посыпались крошечные монетки – медные грошики, серебряные капельки пфеннигов и несколько кругляшей с полустертой арабской вязью.

– Вот, господине, у наших кое-что из добычи поменял на мелочь. Сказал им, что вдовица одна мне милость оказала. Мол, по нраву я ей зело. Привечать стала да обхаживать. – Цыган гулко захохотал, показывая крупные желтоватые зубы. – Ромалы завидовать мне стали. Все просили с такой же вдовушкой свести. Ха-ха-ха! А что?! – продолжая хохотать, он махнул гривой густых смоляно-черных волос. – Мы, цыгане, собой зело хороши. Всякая и девица, и женка, и вдовица знают о том…