Юрий Корчевский - Щипач [litres]

Машина вскоре вернулась, Симонова сдали в следственный изолятор, сами в отделение милиции. Устали все, полтора суток на ногах, не ели, да еще и на нервах. Кто-то успел на старый кожаный диван лечь и уснуть, Трошин составил стулья в ряд и на них прикорнул. Алексей сидел за столом, подпер рукой голову, да в такой позе уснул позорно.

Встрепенулся от внезапно распахнувшейся двери.

– В ружье! – закричал Киселев. – Фигурант объявился!

Вскочили все.

– Где?

– В Обуховской больнице. Едут все, проверить оружие.

Обуховская больница расположена на Обуховском проспекте, рядом Обуховский мост. Одна из старейших больниц города, открытая в 1780 году. В 1923 году в больницу доставили тело известного бандита Леньки Пантелеева, наводившего ужас на население. Бандит был безжалостен, убивал жертв. Чекисты не раз объявляли, что он убит, а Ленька «воскресал». Тело находилось в морге месяц, и каждый желающий мог удостовериться, что бандит мертв. А 28 декабря 1925 года в больницу доставили для вскрытия тело поэта Сергея Есенина. Ныне в больнице располагается клиника Военно-медицинской академии.

В легковую машину набились все сотрудники уголовного розыска – шесть человек. На Хруста были злы все и сейчас настроены решительно. При любой попытке бегства оперативники стреляли бы на поражение.

Редких прохожих и машины автомобиль распугивал ревуном. Шофер тянул за веревочку, установленный на крыле ревун начинал истошно выть. Алексей подозревал, что водитель снял ревун с какого-то катера. Зато все уступали дорогу. Не было тогда еще мигалок на крыше, сирен. Еще за квартал до больницы Киселев приказал:

– Ревуном не пользоваться. Не только фигурант убежит, но и пациенты.

Машина остановилась у ограды.

– Вы двое – к окнам. Остальные за мной, в приемный покой.

Оперативники остановились в коридоре, в сам покой вошел только Киселев, почти сразу вышел.

– Фигурант в операционной на втором этаже. За мной.

В хирургическом отделении на втором этаже навстречу оперативникам кинулась медсестра.

– Сюда нельзя!

– Где операционная? Мы из НКВД!

Аббревиатура НКВД действовала сильнее, чем «уголовный розыск».

– А вам какую операционную? Чистую или гнойную?

– Где операция идет.

Медсестра повела. Здание старинной постройки, с поворотами и переходами. Если не знаешь, с первого раза заблудишься.

– Здесь! – остановилась медсестра.

Двое остались у двери, а Киселев и Алексей вошли в предоперационную.

– Куда! – встала грудью медсестра. – Операция идет!

– Мы здесь подождем, пока закончится.

И голос из операционной, мужской:

– Раненый под наркозом, убежать не сможет. Операция еще где-то полчаса будет идти. Кровопотеря большая.

– Ага, зацепил ты его все-таки!

Вышли в коридор, подождали. Первыми минут через сорок пять вышли два хирурга, стянули повязки с лиц.

– Доктора, что с ним?

– Пулевое ранение в правое легкое, очень необычное, сверху, пуля под ключицей вошла.

– Ну да, я же с третьего этажа стрелял.

– Его счастье, что он еще до больницы добрался, – кивнул хирург.

– Мы его в тюремную больницу перевезем.

– Лучше бы пару дней здесь полежал, а то умрет по дороге.

– Если умрет, значит – не повезло, кончилась везуха.

– Тогда уж на носилках, на санитарной машине, я распоряжусь.

К подъезду через время подогнали грузовик с деревянной будкой и крестом сбоку. На носилках оперативники Хруста спустили, он еще под наркозом эфирным был, в прострации. И только когда сдали «медвежатника» тюремной охране, перевели дух.

– Всем отдыхать! – распорядился Киселев. – Но с утра быть, надо оформлять документы. Дело завершилось, надо передавать в суд.

И правда устали. Зато домой не пешком, а на трамвае, самом распространенном в городе виде транспорта. Время обеденное, но Алексей, как на квартиру пришел, есть не стал, лег на кровать и уснул. Поздним вечером его разбудила хозяйка.

– Встал бы ты, Иван Федорович! Чайник закипел, чайку с баранками попьем.

Чай и сахар, получаемый пайком, Алексей приносил на кухню, на общий стол. Хозяйка любила по вечерам почаевничать, иногда вздыхала.

– Не в укор вам, Иван, но чай скверный. При старом-то режиме и вкус, и аромат и цвет, и запах был. А это разве чай? Прелое сено!

Алексей при царе не жил, режим сравнивать невозможно. Но хорошего чая, из запасников дворянских, попробовал. Понравился, потому сейчас помалкивал. А лучше бы и хозяйке помолчать, ибо и у стен бывают уши.

Через пару месяцев отдел уголовного розыска за задержание Хруста получил от руководства премию. Киселев причитающиеся деньги разделил поровну, чтобы обид не было. Кто-то внес больший вклад, кто-то меньший, но не из-за своей нерасторопности, выполняли приказы начальства – где стоять, что выполнять.

Алексей уже давно понял, что в его положении копить деньги, строить какие-то планы на жизнь, как это делают другие, невозможно. Вот служил он в Иностранном отделе, в Париже. А при похищении Кутепова пришлось все бросить и исчезнуть. Так хоть здесь бы оценили заслуги, были они. Ситуация и начальство в ОГПУ поменялись, и пришлось стать «покойником», сменить фамилию и место жительства. Спасал свою жизнь, бросил все, что успел накопить, в оставленной квартире.

Потому сейчас, получив деньги, половину месячного довольствия, отправился на Сенной рынок. Купил все, что душе хотелось. Икры черной весовой, копченый балык, хороших шоколадных конфет, ситного хлеба, яблок. В общем, вся премия уместилась в одной авоське, ибо на рынке цены были высокие. Зато бери – не хочу. Это по продуктовым карточкам продукты дешевые, но качества скверного, так люди и этому были рады. Бутылка водки, черный хлеб, квашеная капуста, кольцо ливерной колбасы – уже шикарный стол. Бедно народ жил.

Появление на квартире Алексея с деликатесами хозяйка встретила вопросом:

– Случилось что, Иван Федорович? Неужели день рождения?

– Премию получил за хорошую службу, решил нас побаловать.

– Нас?

– Одному в горло не полезет, так что накрывайте на стол, я немного отдохну.

Где-то через час Мария Филипповна пригласила на кухню. Пришел – ба! Все порезано, красиво уложено на тарелки из царских времен сервиза. Настоящий фарфор императорского завода. Хозяйка даже половину бутылки водки выставила.

– Гулять так гулять! Давно таких продуктов не видела, лет двадцать. Как война началась в четырнадцатом году, так вкусности пропали. Колбаса, сахар – были.

Выпили по рюмочке за здоровье, принялись за закуски. Черную икру Алексей ел как-то один раз, в Париже. Уже забытый вкус. Кушали не спеша, под разговоры. Причем не о политике говорили, не о вожде. Мария Филипповна вспоминала балы, званые ужины, приемы у дворян. Алексей отважился: