Игорь Журавлёв - Фантазм

– Ты…, вы… кто такой?

– Зови Меня "Учитель", – сверкнул белоснежными зубами из-под полоски черных усов Тот, Кто сидел перед ним на песке, – ибо Я истинно Он и есть.

У Сосо подкосились ноги и, падая на пятую точку, он уже всё понял.

– Ну, что замолчал, Иосиф? – спросил Учитель. – Ты ведь у нас непревзойденный оратор, всемирно известный вождь всего прогрессивного человечества, генералиссимус! Да ещё и писатель, тринадцать томов настрочил! Неужели тебе нечего сказать Мне?

– Я…, - горло у Сосо пересохло, и он судорожно сглотнул. А потом вдруг устало и совершенно по-стариковски пожал плечами и уже спокойно ответил. И в этих его словах вновь послышался отзвук великого и грозного Сталина:

– Что говорить? Ты и так все знаешь. Я же ни о чем не жалею, кроме того, что многое не успел сделать.

Сосо замолчал, Учитель тоже не спешил ничего говорить. Так они и сидели довольно долгое время молча, думая каждый о своем. Солнце светило ярко и было видно, как над раскалившимся песком струится горячий воздух. Но вот странность, Сосо совсем ничего не чувствовал: ни жары, ни холода – вообще ничего. А в какой-то момент понял, что он и не дышит.

Наконец, уже не Сосо, а Сталин поднял голову, и твердо взглянув в глаза Учителя, спросил:

– Куда меня, в ад?

– Ад? – искренне удивился Учитель и тут же рассмеялся. – А, понял, это ты про книжку, комедию Данте Алигьери?

– При чём здесь Данте? – в свою очередь удивился Сталин. – Ты Сам говорил про ад в Евангелиях.

– Ничего Я такого не говорил, а за то, что Мне приписано и как истолковано, не отвечаю, – подмигнул Сталину Учитель.

– Я всегда был уверен, что попы врут! – азартно воскликнул Иосиф.

– Неправда, долгое время ты был уверен в обратном. А попы… попы, Иосиф, тоже разные бывают, как и все люди. Многие искренно верят, вопрос только: во что? – спокойно ответил Учитель и вдруг добавил:

– Я про тебя, Иосиф, знаю больше, чем ты сам о себе.

И Иосиф повесил голову. Да, правда, было время, когда он был очень набожным, сильно верил и очень боялся попасть в ад. Верил, повторил он про себя, конечно, верил, что скрывать, как и во всё остальное, чему учила Церковь. Впрочем, и потом, встав на путь сознательного атеизма, нет, нет, да и приходила ему в голову неприятная мыслишка: а ну как ошибся он, а попы всё верно говорили? Ведь, если они правы, тогда ему прямой путь в Геенну огненную. Это была неудобная мысль, и постепенно Иосиф убедил себя в том, что нет никакого Бога, а значит, нет ни ада, ни рая. Так для него было выгоднее считать. Люди вообще часто верят в то, во что им выгодно верить.

– Тогда что? – наконец, спросил он.

– Каждому по вере его, – ответил Учитель, – ты последние годы верил в небытие после смерти, вот, небытие и получишь. Согласись, это справедливо.

И вдруг всё померкло перед глазами Иосифа, исчез мир, тьма поглотила его. Исчез он сам. Осталась лишь одинокая мысль, которая вдруг юркнула быстрой ящеркой и исчезла в нигде. О чём была эта мысль? Да кто ж теперь скажет, раз нет никого? Небытие – значит, небытие.

1945 год, СССР.

Вечером того же дня срочно собралось на внеочередное заседание Политбюро ЦК ВКП(б). Впервые за долгие годы на этом заседании не было товарища Сталина. Сталина вообще больше не было нигде, не существовало, но страна пока не знала об этом.

За столом сидели, заинтересованно посматривая друг на друга, народный комиссар внешней торговли Анастас Иванович Микоян, заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК, Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР, Председатель Комитета Партийного Контроля при ЦК ВКП(б) и глава Народного комиссариата земледелия СССР Андрей Андреевич Андреев, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин, член Главного Военного совета ВМФ СССР и Председатель Верховного Совета РСФСР Андрей Александрович Жданов, заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР и председатель Союзной контрольной комиссии в Венгрии, маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов, заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР, первый секретарь и член политбюро ЦК КП(б) Украины Лазарь Моисеевич Каганович и народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов.

Кроме членов Политбюро в кабинете присутствовали маршал Советского Союза, главнокомандующий Группой советских оккупационных войск в Германии и глава Советской военной администрации в Германии Георгий Константинович Жуков и первый заместитель, а с сегодняшнего утра исполняющий обязанности народного комиссара НКВД СССР Сергей Никифорович Круглов.

Самое интересное, что на стуле возле окна сидел не кто иной, как генерал-майор, начальник Политуправления 4-го Украинского фронта Леонид Ильич Брежнев, с каким-то веселым удивлением осматриваясь вокруг.

Как здесь оказался молодой в сравнении со всеми остальными (кроме, конечно, Круглова), 38-летний генерал? Самый "юный" в Политбюро Жданов был старше его на 11 лет, а самому пожилому, как его называли – "всесоюзному старосте" Калинину – исполнилось семьдесят. Впрочем, дедушке (говорили за глаза) Калинину оставалось жить уже меньше года, и был он, чего уж там скрывать, чисто декоративной фигурой в Политбюро. Что он и сам, в общем-то, прекрасно понимал, ибо глупым никогда не был.

Круглов, конечно, был младше Брежнева на год, но ведь он представлял здесь чуть ли не самое могущественное ведомство СССР, хоть и членом Политбюро, как и Брежнев, не был. Однако, как казалось, Брежнева не смущала ни разница в возрасте, ни огромная пропасть в положении на иерархической лестнице государства. Он, прекратив вертеть головой по сторонам, стал вдруг пристально рассматривать всех присутствующих, словно пытался найти в чертах их лиц что-то знакомое. Рассматривал не как младший по возрасту и должности, а как самый главный здесь, как тот, кого эти присутствующие, если и не уважают, то боятся точно. Да и все остальные нет-нет, да и поглядывали на Брежнева с таким видом, словно чего-то ожидали от него и ожидали именно как подчиненные от начальника. И, что интересно, дождались-таки.

Брежнев вдруг легко встал, мимолетно улыбнулся и расправил плечи, будто наслаждаясь своим еще совсем не старым телом, зачем-то посмотрел в окно, и уверенно прошел к месту, которое раньше всегда занимал Сталин. Прошел с таким видом, как будто не только имел на это полное право, но и давно уже привык к своему главенствующему положению в государстве. Если бы сейчас его увидели те, кто его давно знал, они удивились бы тому, как изменилась походка Брежнева. Он шел по кабинету быстро, уверенно, чуть пригнув голову и немного покачиваясь, как ходят спортсмены – борцы или самбисты. Отодвинув стул он, ни мало не смущаясь, уселся, чуть поерзав, словно пробуя стул на прочность. После чего опустил локти на стол и не торопясь, теперь уже открыто внимательно оглядел каждого. Члены Политбюро, а так же Жуков с Кругловым, под взглядом Брежнева подобрались, выпрямили спины и повесили на лица предельно внимательное выражение – словно приготовились слушать указания. Лишь дедушка Калинин всё удивленно шептал, подталкивая под локоть сидящего рядом Кагановича: