Василий Панфилов - Университеты [СИ]

Он говорил много и охотно, а гнусавый крысёныш дополнял иногда долговязого вожака. Сбиваясь поминутно на собственную невиновность, «де Голль» произвёл на меня впечатление мелкого уголовника, искренне возмущённого обманом при найме, о чём я и сказал комиссару, когда их увели.

– Соглашусь с вами, месье капитан, – меланхолично сказал тот, отхлёбывая давно остывший кофе и морщась недовольно.

– Свежего заварить, месье комиссар? – подхватился стенографист как-то очень привычно, как это бывает у людей, работающих бок о бок многие годы, и сработавшихся вполне удачно.

– Будь добр… – и пожилой канцелярист завозился со спиртовкой и кофейником, вытащив из шкафа с бумагами.

– Живём на службе, – вздохнул Дюран, перехватив мой взгляд, – Выставка эта, будь она неладна! Кажется иногда, что четверть съехавшихся гостей – с уголовным прошлым! Работаем, но…

Он махнул безнадёжно рукой.

– В такой сутолоке сложно, – понимающе кивнул я, – раздолье для карманников, да и квартирным ворам и мошенникам поживы хватает.

– Верно… – печальный выдох был совершенно коровий, – а скажите…

Несмотря на всё сочувствие, комиссар оказался въедливым и дельным дядькой. Перескакивая с темы на тему, он раз за разом возвращался к интересующим его вопросам, задавая их будто бы под разными углами. Поскольку скрывать в общем-то нечего, то специфическая манера разговора, пусть и утомительная, меня особо не раздражала.

Выдоив меня, кажется, до капли, Дюран сожалеюще посмотрел на опустевшую чашку и покатал языком изнутри щёк. Решив, что кофе его организму пока достаточно, он закурил, и пригласил ввести Илью с Адамусем.

– Служба, – виновато улыбнулся комиссар, поняв моё состояние, – я ни в коем случае не причисляю вас к обвиняемым, но дело может оказаться с…

… политическим душком.

Получасом позже прибыл Сниман при всех регалиях, настроенный боевито и ругательно. Багровея мордой лица и вбивая каблуки в пол, он ворвался в кабинет и разорался было, но увидев мирный настрой нашей беседы, быстро сдулся.

– Фу ты… выдохнул он, залпом выпив предложенный коньяк, – мне тут наговорили столько, что я уже думал в ружьё всех поднимать! Так что тут?

Вкратце рассказали ему о произошедшем, и генерал, не без труда продравшись через дрянной немецкий Дюрана, быстро вцепился в суть.

– Говорите, претензий нет? Точно? – он будто выцелил комиссара, и тот даже подобрался перед старшим по званию.

– Так точно! – и тут же, будто опомнившись, хмыкнул смущённо и чуточку нарочито ссутулился, – С самого начала суть дела ясна была, месье генерал. Это ни…

– Сейчас парням отбой скажу, – перебил его африканер, – а то мало ли!

– Однако… – присвистнул комиссар, когда Сниман вышел.

– Не шутил, – кивнул я.

– Однако… – повторил разом вспотевший полицейский, представляя себе дипломатические последствия.

Вернувшись, Сниман уже более дотошно изучил дело, хмурясь всё больше и больше.

– Лайковая перчатка, набитая дробью… – повторил он, и в голосе генерала послышался лязг взводимого затвора.

– Гасило, – пояснил я, – старый трюк уголовников, когда нужно надёжно вырубить человека, не проломив ему череп. Правда, обычно используют всё-таки мешочек с песком или дробью, о перчатках доселе не слышал. Впрочем, вполне надёжно. Вроде как стянул с одной руки, и придерживаешь второй в благородной задумчивости. Кто там будет присматриваться?

– Русские, – лязгнул Синиман голосом.

– Сказано была на русском, – подтвердил я, и генерал ожёг полицейского глазами, будто виноватя в чём-то. Формальности завершили очень быстро, и вскоре нас отпустили, снова заверив в отсутствии претензий.

– Уши надрать, говоришь? – повернулся я к Мишке, наливаясь яростью. Пальцы сжались, ломая ручку, и чернила с кончика пера брызнули на бумаги, разложенные на столе.

Брат, пожав молча плечами, развернул соседний стул и оседлал верхом, положив голову на скрещенные руки. Фыркнув раздражённо, я вытер руку салфеткой и промокнул, насколько можно, чернила со стола и с бумаг.

Оттирая с излишней силой старенький стол, я понемногу успокоился, и ругнувшись пару раз, снова сел, чуть развернув стул и положив левый локоть на столешницу. Санька, слышавший нас из кухни через раз, отложил недочищенную картошку, и наспех сполоснув руки, встал в гостиной у окошка, растопырив любопытные уши, розово просвечивающие на солнце.

– Всё… давай дальше, – разрешил он Мишке.

– Они говорят, а точнее… – усмехнулся Пономарёнок, – мне передали, что они так сказали.

– Н-да… интриги мадридского двора, – помассировал я уставшие глаза, остывая окончательно, – игра в испорченный телефон какая-то. Все всё понимают, а концов не найдёшь.

– Угум. Посольский «случайно», – выделил Пономарёнок голосом, – услышал о происшествии, и оказался в больнице, когда им ещё не успели оказать помощь. Соответственно, допроса никакого и не было, зато тотчас почти завалили ворохом протестных бумаг.

– Мусор, – оскалился я.

– Так-то да… – пожал плечом Мишка, не став развивать тему.

– А дробь в перчатке? – приподнимаю бровь.

– Купил, а упаковка рассыпалась, вот в перчатку и собрал, чтоб не мусорить.

– Угу… стало быть, не сдержался патриот при виде некошерного меня, а всё остальное – сплошная череда случайностей и наговоры?

– Получается, так, – флегматично отозвался брат.

– Н-да, весело живём! Уши, надо же…

– Этот кусок плана не самый глупый, – не разделил моего скепсиса Мишка.

– Стратегия… хм, или я чего-то сильно не понимаю, или это игра на уровне приближённых одного из Великих Князей, – продолжил он, – Обронил Его Императорское Высочество словечко о своём к тебе неудовольствии, а приближённые и рады стараться.

– Сюр!

– Думаешь? – усмехнулся брат.

– А ведь действительно, – вынужденно соглашаюсь, – чего это я? У придворных виденье мира своеобразное, и если какой-нибудь гвардейский офицер выстроил свою карьеру в орбите Великого Князя, то легко мог придумать и воплотить что-нибудь этакое. Привыкли к безнаказанности и покровительству высоких персон… в определённых рамках, конечно!

– В рамках своего представления о мире и действовали, – кивнул Мишка, – с их точки зрения ты никто! При дворе у тебя заступников нет, а проступок, даже при огласке, не столь велик. Другое дело, что такой жёсткой реакции они в принципе не предвидели.

– Угум, максимум скандальчик при неудаче. А при удаче и вовсе хорошо выходит. Перчаткой со свинцом по мордасам, и пока я глушённый стою, можно и уши накрутить. Они герои и на коне, а я вроде как «понял своё место».

– Вроде того, – брат поёрзал на стуле, – свинец потом не докажешь, а рассуждать о «низших сословиях» в таком контексте можно долго и со вкусом. Ерунда, но своих ценителей такие разговоры нашли бы. Есть у нас любители шляхетности и социал-дарвинизма всех оттенков, но неизменно к собственной выгоде.