Алексей Борисов - Срезающий время

Пятый конно-егерский полк Герцогства Варшавского за три с небольшим года успел отметиться в захвате Данцига, сражался при Фридланде, да в прошлом году при Рашине. Невесть какие серьезные битвы, но для лейтенанта Францишека Туска это не имело никакого значения. Подвигов он великих не совершал, вперед не рвался, но и труса не праздновал, резонно рассуждая: остался в живых – и ладно. В общем, лейтенант, слывший славным рубакой на войне, неожиданно оказался лихим товарищем и в обществе. Охотник пошутить и посмеяться, он не был лишним ни за бутылкой, ни подле женщин. Природа не обделила его мужским шармом, даром слова, чувством такта, а модные салоны весьма и весьма округлили лучшие качества в обращении. Вероятно, эти достоинства доставили ему место бессменного ординарца, и, кажется, ни полковник, ни его молоденькая жена не имели причин в том раскаиваться. Он угождал и тому и той. Иногда случалось свободное время, и Варшава, со своим испанским вином и милыми девушками, показалась ему настоящим земным раем: его жизнь плавала в океане портвейна с берегами из гусиного паштета, – но гроза невидимо собиралась над польским австрийцем и грянула ужасно. Однако ж судьба судила погибнуть лейтенанту не в Варшаве. Чем была вызвана срочность депеши, уже никто никогда не узнает. Возможно, причиной тому стала семейная ссора полковника Курнаковского. Тем не менее, в этот злосчастный понедельник, когда мысли еще не могли самостоятельно настроиться на служебный лад, он был отправлен на крессы (обязанность развозить приказы, например из штаба в эскадронную квартиру) с важным донесением в штаб. И уже к вечеру, удачно выполнив свое поручение, был внезапно отряжен в походный лагерь. Приказ есть приказ, и расшитый золотом и серебром лейтенантский темно-зеленый мундир, в котором прилично было показаться в обществе, покрыл дорожный плащ. Ничего не зная, не ведая, он брел в палатку, и мысли его крутились лишь вокруг одного слова: «почему?». На другой день он уже находился в полутораста верстах от любимой им Варшавы, поспешая навстречу погибели. Из Франции, без опозданий и задержек, как повсеместно еще встречалось в Польше, везли денежное довольствие, и жребий отчего-то пал на Францишека, наверно из-за созвучного имени.

В четвертом часу, на изгибе дороги, которая по дуге обходила овраг, все и произошло. Вырвавшийся вперед авангард разбойники отсекли двухколесной тележкой, с которой хищно, на грубом лафете из бревна блестело дуло мортиры, снаряженной дробью. Обычно только одно присутствие артиллерии напрочь останавливало жертву от активных защитных действий. Так вышло и на этот раз. Толпа готовилась задавить охрану множеством. Самые хвастливые из шляхтичей уже обнажили клинки и подходили к карете, некоторые направили заостренные косы на бока коней, и все были в предвкушении будущей добычи. А то, что ее много, сомневаться не приходилось: такой охраны и у графа Браницкого не было, которого мечтал зарубить каждый гонористый поляк. Вот только в отличие от отряда сопровождения вельможи, соотношение как минимум три к одному не оставляло конвою и шанса на победу. Между тем разбойники сжимали круг теснее и теснее, и с каждой минутой угрозы их становились все дерзостнее, а поступки – бесчинственнее. Казалось, не ожидая ничего подобного, когда до места ближайшего отдыха оставалось на более полутора лье, французы полностью растерялись.

Наконец кто-то не выдержал, коса вонзилась в конское брюхо, и кирасир разрядил в обидчика пистолет. Банда взревела: «Злапайте дурня», и тут же все потонуло в громе выстрелов и орудийного залпа. Лошади кареты рванули, словно пытались спастись от разъяренных волков, а кучер хлестал кнутом, как если бы ему довелось погонять чертей. Секунд десять еще слышались брань и проклятия раздраженной черни, у которой ускользнула из рук верная добыча; но повозка летела, и метров семьдесят дороги было уже за ними, когда треск падающего дерева прервал успешное бегство. Ель рухнула прямо на упряжку, переломав вместе с дышлом и лошадей. Толпа улюлюкала, расправляясь с последними французами и не считаясь с потерями. Одновременно с этим из леса появился резерв Збышека с ним во главе. Пятерка всадников, выставив пики наперевес, ринулась на французских кирасир и смяла бы их как жестяную банку, если бы не отряд лейтенанта Туска, успевший на встречу как никогда вовремя. Десяток егерей, не имея возможности вести стрельбу (боялись попасть по союзникам), с саблями наголо смело атаковали разбойников с тыла и, выйдя из сечи с минимальными потерями, принялись за разномастный сброд. Только озверевшие от крови бандиты и не думали, что все кончено. Их предводитель, брат панночки, так лихо управлялся с саблей, что изрубил практически весь конвой, а его подельники с косами оставили от отряда Туска всего четверых, но все в итоге пали.

Смотреть больше было не на что и нечего. Мавр сделал свое дело. Мы осторожно, стараясь себя ничем не обнаружить, покинули уютную полянку и, разместившись в ландо и сделав небольшой крюк через ржаное поле, выехали на тракт. Тут же избавились от маскировки и уже через пару минут следовали по той же самой дороге, по которой только что мчался отряд лейтенанта Туска.

– Ваше благородие, – сказал Тимофей, изобразив что-то подобно строевой стойке «смирно» (естественно, насколько смог, половиною тела, на облучке), – поляки затевают что-то недоброе, они грызутся промеж собой, как волки с собаками. Смотрите, на коней наших поглядывают.

Между тем инкассаторы настойчиво требовали у польского офицера спешить егерей и освободившихся коней запрячь в карету. Лейтенант противился, ведь на его отряде лежала охрана, и осуществлять ее он должен был во всеоружии, кивая в сторону союзников. Пара французских кирасир расставаться со своими средствами передвижения, естественно, не собирались, и ни у кого не возникало даже толики сомнений, чью сторону они поддерживали.

– Спокойно, Тимофей, – сказал я. – Курки на тромблонах взведи и приготовься. Твои те, что слева от кареты. Они оттаскивают туши и сейчас стоят кучно.

– Я по центру троих возьму, – невозмутимо произнес Полушкин.

– Точно справитесь, поручик?

– Не сомневайтесь. Кучер и два мушкетера без лат. А вот справа кирасиры, и я не смогу гарантировать, что уложу их без проблем из короткого ствола.

– Тогда мои кирасиры. Подъезжаем и валим всех.

– Что, простите? – переспросил Полушкин.

– Всех в расход, Иван Иванович. Тимофей, забираешь левее, за пять аршин до побитых лошадей слегка попридержи.

– Погодите, – Полушкин настороженно куда-то всмотрелся, – там, за каретой, шагах в двадцати еще пятеро. Нет, вроде двое троих ведут.