Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

Выдохнул, рассмеялся легко:

— А мне, Герда, мельница старая снится. И мельник, который не мельник, а злой вредный дух. Он с моим предком разговаривает, но получается так, что это не мой предок, а я сам.

— Здо-о-орово! — донеслось справа. — Мне бы такое увидеть!.. Твой предок? Который кофе любил? Кай, а скажи что-нибудь на твоем секретном языке.

Марек Шадов притормозил у перекрестка, взглянул, как правила велят, налево, потом направо. Пусто! Выехав на дорогу, остановил авто, повел устало плечами.

— Сказать? Imam veoma dobar dcho, ali pushi kao dimn'jak. Отдохнем?

Положил руку на горячий, словно из печки, ключ зажигания…

— Не отдохнем, Кай. Черная машина — сзади.

Герда пела негромко, почти без выражения. На лице — ничего, взгляд устремлен вперед, на пустую влажную грунтовку, двигались только губы.

Черная точка в зеркале заднего вида превратилась в каплю, когда Марек Шадов позволил себе усомниться.

— Может, мы зря? Ну, едет кто-то…

Девочка молча покачала головой.

Перед тем как запеть, Герда не забыла спросить разрешения. Марек конечно же согласился. Не слишком любимое им танго сразу задало очень нужный в такие минуты ритм. «В гор-них вы-сях зву-чат мо-ли-твы…»

Капля росла, густела, наливалась чернотой, и мужчина понял, что сомневался напрасно. Они! Наверняка ждали у выезда на трассу, потом взглянули на часы, на карту…

Дальше следовал припев, но Герда им пренебрегла, перепрыгнув сразу на второй куплет:

— Достань из перчаточницы кобуру, расстегни — и положи мне на сиденье, под руку.

«Пос-ле смер-ти тан-цу-ем тан-го…»

— А-а-а-а… Сейчас, Кай.

Герда наклонилась вперед, открыла дверцу ящика.

— Точно! А когда ты успел его туда положить? Час назад ничего не было!

Отвечать Марек не стал, улыбнулся. Цирк доктора Эшке! Учись, поросль юная, лет через двадцать, может, и выучишься!

— Свой не доставай без приказа. Как поняла?

— Не доставать без приказа. Поняла!

Звук был негромкий, даже не треск, хлопок, словно где-то сзади сигарету воткнули в воздушный шарик. Но девочка услышала. Перестав петь, повернулась, хотела привстать…

— Ай…

Марек успел. Положив ладонь на ее плечо, надавил посильнее…

— Ложись. И не смей поднимать голову.

— Это стреляют? — удивилась Герда. Немного подумав, рассудила: — Это — стреляют…

И — снова сигаретой в шарик. Уже ближе, громче… «Путь мужчи-ны — огни да бит-вы, цель муж-чи-ны — уй-ти дос-той-ным…» Капля в зеркале разрослась, набухла — и превратилась наконец в четкий черный силуэт, очень знакомый. Правая дверца открыта, уже можно разглядеть того, кто пытается стрелять, став на подножку…

Пока еще мимо! Мимо! Опять промазал!..

Марек поглядел вперед. Дорога неторопливо поднималась вверх, редкие кусты сменились лесом, от колеса до ближайших деревьев — дюжина шагов. Кювета нет, истоптанная земля просто обрывается, словно старое ветхое полотно…

Уже не в голос, еле различимым шепотом… Снова хлопок — нет, удар кнута. Близко, совсем близко!..

— Ка-а-ай!..

Марек успел и на этот раз. В миг, когда «Антилопа», словно обезумев, прыгнула вправо, он выжал сцепление и резко повернул руль — налево, к ближайшим соснам. Оторвал подошву от педали газа…

Тормоз!!!

Не дожидаясь, пока автомобиль мягко коснется бампером ближайшего дерева, он протянул руку к правой дверце. Пальцы скользнули по гладкому металлу рукоятки, нащупали, дернули…

— Герда! Вылезай и падай на землю, головой за колесо! Не вздумай выглядывать!..

Парабеллум, старый приятель еще с Шанхая, — в руку, левую дверцу — открыть. «Сеньорита, коснись устами, прежде чем я с тобой расстанусь…»

Палец на спусковом крючке.

Раз! Два!.. Три!!!

…В далеком, залитом беззаботным летним солнцем Париже женщина, идущая по широкой мраморной лестнице, внезапно схватится за сердце, покачнется, вцепится руками в скользкие перила — и услышит голос мертвеца.

— …Я хочу поскорее подружиться с твоей дочерью.

День исчезнет в неясном сером сумраке, воздух наполнится сладостным ароматом цветущих глициний. «Подружиться… с твоей дочерью… дочерью…» Ледяные иглы вопьются в пальцы, тяжелая холодная волна ударит в грудь, толкнет прямо на широкие ступени, покрытые нарядным красным ковром. Перстень-саркофаг на безымянном пальце станет свинцовым и тоже потянет вниз, сквозь ковер и камень, в безвидную колышущуюся бездну.

— …О нем забудь. Считай, что этого мальчишки никогда не было.

Она устоит, даже сумеет открыть глаза, остатками воли прогнав тьму и холод. Хоть и с трудом, не сразу, оторвет вросшие в камень перил пальцы, достанет из сумочки платок, вытрет мокрый лоб — и попытается вспомнить лицо дочери. Но память предаст, и на нее взглянут пустые недвижные глаза.

— Ты была голая, с синяком на левом боку, и от тебя скверно пахло…

Мертвец оскалится и протянет ладонь с открытой бархатной коробочкой. Пустой.

Женщина вспомнит, как кольца падали в тяжелую недвижную воду — и прогонит призрак.

…Гертруда!

Из движущегося авто стрелять удобно только героям голливудских фильмов. Тот, кто стоял на подножке черной машины, умел обращаться с оружием, но лишь седьмая пуля из обоймы табельного «люгера» достигла цели, попав в правое заднее колесо «Лоррен Дитриха». Оставался один патрон, последний, стрелок это помнил и не спешил.

Марек Шадов давно не брал в руки пистолет, но он стоял на земле, а не на трясущейся подножке, парабеллум хорошо пристрелян, черный же силуэт машины — всего в тридцати метрах. Марек опустился на левое колено, не глядя, выбросил руку с оружием в сторону цели, затем поймал зрачками черное авто…

Первые две пули прошли мимо, но третья попала точно — в лобовое стекло, в его правую часть. Стрелок на подножке среагировал вовремя, однако в последний миг, когда палец уже нажимал на спусковой крючок, машина внезапно и резко ушла влево, чтобы через секунду уткнуться бампером в невысокий земляной холм на опушке близкого леса. Рука дрогнула, верная пуля оказалась потрачена зря. Марек Шадов успел упасть на бок, прижаться к влажной земле и быстрым движением бросить тело вперед и вправо. Перекатиться, привстать — и прижаться к теплому металлу капота. «Антилопа Канна» заслонила его от врага.