Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

– Не понимаю! – растерянно проговорил подеста. – Мы отдаем испанцам Балеарские острова? Зачем? Год назад Дуче заявил, что исторически они всегда были частью Италии. А теперь почему-то возвращаем. Странно!

– Передаем под испанскую гражданскую юрисдикцию, – уточнил князь. – Точнее, под власть генерала Санхурхо, и то не сейчас, а когда сложатся благоприятные обстоятельства. Наш флот, как вы слышали, пока остается на островах – ради обеспечения безопасности, то есть базы нам оставляют. В ответ Санхурхо дал согласие на размещение итальянских войск в Валенсии. Надо бы послушать Лондон…

Подеста нахмурился.

– Это, синьор Руффо, было бы крайне непатриотично. Да! Особенно учитывая то, что я не знаю английский. Лучше признавайтесь прямо, какую новость вы ждете?

Портрет Дуче имелся и здесь, в личном кабинете подесты на его квартире. Князь поглядел на суровый лик вождя.

– Представьте себе, жду. Но эту новость сообщат первой. В чрезвычайном выпуске.

Джузеппе Гамбаротта тоже взглянул на портрет.

Поморщился.

– Будем считать, я понял вас правильно. Вы, конечно, имеете в виду очередную великую победу Новой Италии… Синьор Руффо! Вы же умный и образованный человек, откуда это неприятие?.. Хуже – ненависть? Чем наш порядок вас не устраивает?

Дикобраз шагнул к подоконнику, взглянул в подступившую к самым стеклам тьму.

– Может быть, после нашей прогулки ответ будет не нужен.

Подеста промолчал, но, как будто случайно, прикоснулся к висевшей на поясе кобуре.

Вышли через черный ход, чтобы не тревожить домашних. Князь первым шагнул на старые вытертые камни маленького, утонувшего в темноте дворика. Вдохнул поглубже чистый ночной воздух и внезапно замер.

Собачий вой! Далеко, на самой грани слышимости.

Ссорятся стариканы. Так и норовят из-под земли выглянуть!

То, что воду в камере отключили, Лейхтвейс понял, когда попытался смыть остатки засохшей крови на подбородке. Повернув кран, послушал негромкое злое шипение, закрыл и прикинул, чего ждать дальше. Наверняка вечернего чая не будет, как и утреннего. Не слишком тонкий намек на то, что все хорошее кончилось. Альберт будет работать основательно, от души, а Рената смотреть и сокрушаться. Но только в мыслях, потому как от его выбитых зубов зависит будущее воссоединение человечеств.

Лейхтвейс присел на железную койку и в который раз, но уже с совсем иным настроением, оглядел камеру. Койка, кран, рукомойник, железный унитаз, кружка, миска и ложка, одеяло. Негусто. С чего начнем? С ложки?

…Новая, из нержавеющей стали, знакомое маленькое клеймо на ручке, там же два отверстия и след от крепежа. Определенно не с другой планеты. Вермахт… Такие начали выпускать в прошлом году, причем в комплекте с вилкой. Крепеж – это для котелка, откуда ее скорее всего и сняли. На что годится?

Герои и злодеи из детективных романов умудрялись наточить этот полезный предмет до бритвенной остроты – к примеру, о ту же койку или о каменную стену. Получится? Едва ли, времени мало, а нержавейка не слишком податливый материал. Однако ложка и без того тонка, за бритву не сойдет, а вот за отвертку в самый раз, если, конечно, найдется подходящая резьба.

Миска – старая алюминиевая, чуть ли не из собачьей конуры. Можно метнуть во врага, если попадет в нос, будет больно. Еще один вариант – накинуть на вражью голову одеяло и устроить «темную», как в детском доме.

Он вновь пробежался взглядом по каменному узилищу. Что еще здесь есть? Лампочка под потолком за железной сеткой – и дверь. До лампочки не дотянуться, дверь не выломать, потому как тяжелая и стальная. Всем хороша, кроме одного – не тюремная, без глазка и окошка. Можно весь вечер показывать язык охране, и не заметят.

Инвентаризация была бы неполной без самой охраны. Двое, причем одни и те же, нелепая синяя форма, словно с маскарада – и вполне реальные пистолеты на поясе. Кобура настоящая, не самоделка, однако не из Рейха, на польскую похожа. Оружие парни ни разу не вынимали, кобуры не расстегивали. Нужды нет, их двое – он один.

Что еще?

А еще консервы, что приносят каждый день. Но с ними Лейхтвейс разобрался сразу. Бумажные наклейки содраны, но сами-то банки остались!

Одежда, его собственная форма горного стрелка… Ее приносят каждое утро, однако без кепи, ремня и обуви. Последнее весьма разумно, тяжелый ботинок в умелых руках ничем не хуже миски. Нет, определенно лучше!

Увы…

Лейхтвейс прилег на койку, провел ладонью по разбитой до кровавой корки губе. Шутки кончились, ребята! Превращаться в котлетный фарш совершенно не хотелось. А еще парень и в России очень не любил, когда его пытались напугать.

Хватит, отбоялся!

Он закрыл глаза, оставляя мир по иную сторону темной непроницаемой завесы. Итак, пару часов поспать, дав охранникам время расслабиться, потом подъем и пара часов ударного труда. Затем снова отдых, чтобы нервы успокоились и – «нас утро встречает прохладой».

Лейхтвейс вспомнил напарницу-Цаплю, улыбнулся. «…И еще современная, про кудрявую, которая не есть очень рада совсем».

Порадуем кудрявую?

…Когда внизу заиграла шарманка, Коля уже был готов. Старый царский гривенник зажат в ладони, кобура пристегнута к поясу. Табельный Borchardt-Luger, девять патронов – девять смертей.

Соскочил с подоконника, поправил горное кепи…

Вниз!

Во дворе было людно, знакомец к знакомцу. Вся его курсантская группа, живые и мертвые, офицер из белорусского леса, Цапля при ранце, но почему-то без очков, скалолаз Банкенхоль и даже гауптфельдфебель Шульце. Карл Иванович, куратор и гумилевский герой, выглядывал из окна первого этажа. Заметил – махнул рукой.

Вероники Оршич нет – и не будет. Синеглазая девушка очень далеко…

Девочка в сером платье с маленькой смешной сумочкой на плече пела негромко, но очень выразительно, слова старой песни кружили над двором, словно желтые осенние листья, падали на плечи, скользили по лицу. Но в какой-то миг Лейхтвейс без всякого удивления понял, что песня неведомым образом перетекла в другую, тоже очень знакомую. Только она совсем не для шарманки – и не для старого петроградского двора.

Жаркий летний день исчез, сменившись зыбкой сентябрьской прохладой. Острые желтые листья устилали землю, пропал двор, и все, кто был во дворе. Не стало и девочки, перед ним – незнакомая очень красивая женщина в длинном светлом платье от Мадлен Вионне с тяжелым колье на высокой шее. Прическа под Бэт Дэвис, чужое странное лицо, очень знакомые глаза…