Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

На гору Дикобраз не поднимался уже несколько дней. В гостинице тихо и спокойно, даже кладбищенский пес, отголосив свое, не нарушал ночной покой. Гости не приходили, зато приносили газеты, «Иль Пополо д’Италиа» и местную, выходившую в Эболи. Хорошо, да только скучновато. Каждый день князь приходил к древним руинам, что возле подъема на Кавеозо, смотрел вверх, убеждая себя в простой мысли: в Матере делать нечего. Не его это война, и беда – тоже не его, чужая.

И все-таки выбрался. Как стало ясно, очень вовремя.

За толпой, справа от входа в муниципалитет – два авто, легковушка и карабинерский автобус. У дверей скучали двое незнакомых парней в форме и при оружии. Еще несколько человек собрались возле храма, как раз там, куда ступала Градива. Дикобраз остановился на противоположной стороне, не зная, куда идти. В Матере он чужой.

Вновь заговорила колокольная медь. Люди крестились, кто-то попытался подняться на крыльцо, но служивые не пустили, заставив вернуться. Князь немного подумал и направился к храму. Вскоре он понял, что направлением не ошибся, именно там собрались интерно. Их оказалось неожиданно много, больше двух десятков. Вероятно, пришли все.

Поздоровался. Ему ответили, кое-кто приподнял шляпу, но больше ни слова. Дикобраз присмотрелся внимательнее и понял. Среди одетых кто во что ссыльных темнел карабинерский мундир.

– Зря пришли, синьор, – негромко проговорили рядом. Он оглянулся. Некто полузнакомый в чиновничьей форме. Виделись – то ли в приемной у подесты, то ли в канцелярии, где регистрировали ссыльных.

– Того и гляди, пришлых бить начнут, – со странным выражением проговорил чиновник, кивая на толпу. – Народ у нас терпеливый, но сегодня прорвало.

Исчез, улетел черным вороном. Дикобраз вновь окинул взглядом площадь. Если все сложить вместе: толпа, карабинеры, черный флаг…

– Синьор Руффо!

На этот раз голос прозвучал прямо из толпы. Памятный, как и соломенная шляпа, вынырнувшая из людского омута.

– Ну и местечко, я вам скажу! – Америго Канди кивнул в сторону неспокойной толпы под черным флагом. – При всем моем цинизме… Нет, это уже перебор.

Пьетро Черви никого не любил и никем любим не был.

Пьетро Черви жил в большом старинном доме в двух шагах от главной площади.

Пьетро Черви давал землякам в долг под верный залог.

Пьетро Черви убит вместе со всей семьей и двумя слугами.

Амен.

– Средневековье! – выдохнул князь, перекрестившись на тонкий шпиль соборной кампанилы.

Синьор Канди согласно кивнул.

– Оно самое. Вариации на тему «Венецианского купца». Шейлока прирезали, а добрые горожане поспешили обвинить во всем иноверцев. Нас с вами, ссыльных! Почему-то все уверены, что это сделали пришлые, хотя каждый второй в толпе должен покойному немалых денег. Впрочем, есть еще одна деталька…

Оглянулся и проговорил, но шепотом:

– Знак Градивы – отпечаток женской ладони на двери. Белая краска… Говорят, за день до убийства Черви ее встретил, здесь у собора, ночью. А утром пошел к священнику и устроил скандал, что тот, мол, за Домом Божьим не смотрит. Как видите, синьор Руффо, политикой здесь и не пахнет. А поскольку деньги остались целы, версия остается одна единственная – вендетта.

Князь покосился на соломенную шляпу.

– Позвольте выразить вам свое уважение, синьор Канди!

– А-а! – понял тот, – интереснейший персонаж этот дон Агостино. Не поверите, но у нас нашлись с ним общие знакомые. Его внучатый племянник живет в Турине, учится на одном курсе с моим братом. У меня имелось нечто вроде рекомендательного письма. Но здешний крестный , думаю, ни при чем, они с покойным не враждовали. Кроме того, дон Агостино старается лишний раз не привлекать к себе внимания. Времена нынче не те.

Дикобраз задумался.

– Вендетта – это кровь, а не деньги.

– Кровь, – охотно согласился интерно. – Думаю, полиция что-нибудь раскопает. Этакое шекспировское.

– А еще есть власть.

Последнюю фразу Алессандро Руффо ди Скалетта проговорил не вслух – просто шевельнул губами.

– Ого! – голос синьора Канди внезапно дрогнул. – А ведь сейчас что-то будет! Синьор Руффо, а не зайти ли нам, допустим, в храм. Оно как-то…

Князь обернулся. В толпе кипел водоворот. Стоявшие у входа в муниципалитет теперь пробирались сквозь людскую толщу, явно намереваясь двинуться дальше, к ступеням старого собора. Черный флаг дрогнул и тоже сдвинулся с места. Интерно засуетились, кто-то уже скользнул вдоль стены к ближайшей щели между домами.

– Не убежим, – рассудил Дикобраз. – Если что, из алтаря выволокут. В годы давние на родине моих предков случилась Сицилийская вечерня…

Америго Канди зябко повел плечами.

– Вспомнили! Впрочем, вы правы, и оружие не поможет. Толпа!..

Оружие? Интересно, чье? Князь мысленно сделал зарубку в памяти, и тут же в лицо плеснуло холодным зимним ветром. Февраль 1917-го, грязные окопы возле Изонцо – и густая цепь венгерских гонведов. Третья атака за день, прежде спасали пулеметы, но патронов осталось в обрез. Лейтенанта только что убили – на бруствере, когда он попытался поднять роту в штыки. Кто-то уже уползает подальше, надеясь скрыться в траншейных лабиринтах, прячется в глубоких «лисьих норах».

Гонведы – народец с характером, могут и в плен не взять. Поднимут на штыки – и конец солдатикам. Была рота – нет роты, отвоевалась. Чумба-лилалей, чумба-лилалей, чумба-лилалей! Ла! Ла! Ла!..

Отвоевалась? Еще нет!

– Вперед, берсальеры! – густым басом ревет капрал Кувалда. – Вы что, ребята, хотите жить вечно? В штыки, в штыки!.. Переколем эту сволочь!..

Берсальеру Дикобразу очень страшно, но тяжеленная винтовка Манлихер-Каркано (та самая, мечта археолога), уже в руках. Мерзко, холодно, земля скользит под подошвами…

Он поднимается на бруствер.

…Черный флаг – в двух шагах. Толпа надвинулась со всех сторон, отрезая дорогу к церковным ступеням, интерно, брызнув мелкими каплями во все стороны, растворились в глубине переулков. Америго Канди… Только что был здесь, у левого локтя, но сейчас там пусто.

…Вероятно, хочет жить вечно.

Алессандро Руффо ди Скалетта шагнул вперед, прямо к флагу. Подбородок вверх, взгляд не в глаза – поверх голов. Снял шляпу, широко перекрестился, снова надел. И стал ровно, словно прадедовский меч.

– Это он, – порывом ветра прошелестело по толпе. – Прежний владетель который… Хозяин Матеры…

Дикобразу почему-то вспомнились давние споры с приверженцами немецкого экономиста Маркса. Классовая борьба? Вот она, классовая, в самом сжатом виде.

– У Пьетро Черви было трое детей, – громко, в полный голос, бросил кто-то. – Трое, слышите, принчипе ? Кем бы ни был их отец, они невинны.