Александр Башибузук - Великий посланник [litres]

Фен исправно все переводил.

– Йохан Кривая Рожа! – догадался Логан. – Точно, тут не перепутаешь, из наших только у него такая морда. Но зачем ему?

– Отто… – бросил я Штирлицу. – Йохана в кандалы и под конвоем ко мне. А сам строй наших и будь готов занять оборону возле коггов.

– Как прикажете, сир. – Шваб кивнул и ускакал в сторону пристани.

А сами мы направились к ручью.

Женщина лежала, раскинув руки, лицом вниз возле самой воды. Задранный сарафан обнажал сильные ноги, выбившиеся из-под платка волосы светлым ореолом раскинулись по глинистой земле. Вся спина была залита кровью.

Староста и еще несколько людишек стояли поодаль, а возле трупа сидели на корточках наш падре Эухенио и еще один монах из монастыря.

Я спрыгнул с коня и подошел к ним.

– Что тут?

– Били в спину и в грудь, несколько раз, – вставая, сообщил доминиканец. – Но как-то неловко, ни разу не попали куда надо. Женщина умерла не сразу, истекла кровью. Пыталась еще ползти.

И сразу же продублировал на латыни для своего православного коллеги. Тот степенно закивал, соглашаясь.

– Тот фрязин постоянно ее сюда провожал! – со злобой выкрикнул староста. – Тут они и миловались. Люди видели! Врать не станут. Пусть на правеж татя отдают! Баба она скверная была, злобная, так за то живота не лишают. Детишки мал мала меньше сиротами остались.

– Нишкни, Митяй! – сурово рыкнул на него Старица и обернулся ко мне: – Вишь, как дело обернулось, княже. Тебе решать.

– Тебе… – повторил Гром с неприкрытой угрозой. – Человек твой, княже, а земля русская.

Я задумался. Ну да, это та самая баба, с которой Йохан шашни крутил. Вот только зачем? И еще, он боец знатный, если бы хотел убить – убил бы с первого удара. А тут потыкано – словно неумеха какой за нож взялся. Хотя кто его знает, как оно тут случилось. Следы, может, какие остались на земле? Вот же черт…

– Сир, – позади нас раздался голос Штирлица. – Доставили.

– Ты? – кротко поинтересовался я у фламандца.

– Говори! – рявкнул Логан. – Иначе…

– Ваше сиятельство! – Йохан упал на колени, брякнув кандалами. – Пречистой девой Марией клянусь! Не я это!

– Дело ясное! – опять выкрикнул староста. – Мотря и Дуняшка видели, как они сюда утром шли. А потом тот фрязин из кущей один вышел.

– Был здесь утром?

– Был, – покаянно опустил голову фламандец. – Как всегда, помогал.

– И что потом?

– Я понес ведра с водой назад, а она… она осталась…

– Зачем?

– Мыться… – выдавил из себя Йохан. – Делали мы с ней это, признаю. Но не я ее убил, клянусь!

– Даю тебе шанс признаться самому.

– Не я, клянусь…

– Капитан, прикажите профосу готовить инструменты.

– Сир! Можете приказать пытать меня!.. – тихо выдавил из себя фламандец. – Может, я и признаюсь, но грех – на вас будет.

– А ну, разденься, сын мой, – неожиданно попросил падре Эухенио. – Давай-давай. Совсем раздевайся. Снимите с него пока железо.

Я глянул на монаха, но вмешиваться не стал. Остальные тоже смолчали, удивленно смотря, как фламандец разоблачается.

Доминиканец внимательно осмотрел дружинника, заставил поднять руки, обошел вокруг него и спокойно заявил:

– Не он это.

– С чего вы это взяли, падре?

– Женщина сопротивлялась, – пояснил падре Эухенио. – У нее под ногтями кожа и кровь нападающего. А у этого тело чистое, без ссадин. Только на бедре рана, но то от копья.

Инок из монастыря опять закивал и пояснил то же самое на русском языке для остальных.

– Эвона как… – Старица озадаченно почесал бороду. – Тогда кто? И зачем?

– На распытки его! – взвился староста. – Распытать требуеца как следовает! Ходил с ней? Ходил. Миловался? Миловался. Значица, больше некому.

– А чего, дядька Митяй, твой сын здесь делал? – откуда ни возьмись из кустов вынырнул Ванятка.

– Заткнись, малец! – заорал Митяй на мальчика. – Откуда здесь мой возьмется? Несешь невесть что…

– Был, был, – зачастил Ваня и ткнул рукой в землю. – Вишь, княже, следы какие? Гордей у него с рождения хромой, левая нога внутрь завернута. И следы такие. И там, за ручьем, я видел, идемте покажу.

– Иуда! – взвыл староста. – Продался уже латинянам! Боярин, не верь ему…

Старица тяжело посмотрел на старосту, и тот сразу замолк.

– Все ж знают, что Гордейка увечный за Василисой тягался, – продолжал мальчик. – А она его гнала, смеялась. А он злился, все грозился прибить ее. Вот следы, вот и вот… здесь он ручей перешел, а потом вдоль берега…

– Тащите сюда сына, – коротко приказал Старица. – А ты… Митяй… если выгораживаешь чада своего…

– Сгниешь в порубе, – сурово дополнил его Гром.

Через час привели Гордея. Хилого белобрысого парня лет шестнадцати. Его левая нога у ступни действительно загнута внутрь. Да и сам весь какой-то перекособоченный. В том, что к смерти вдовы причастен Гордей, сомнений уже не осталось. Все лицо у парня было исполосовано кровавыми бороздами.

– Еле нашли, – доложились посыльные. – На сеннике прятался. А жонка его, Варвара, значица… – один из них кивнул на старосту, – врала, что чадо в лес за ягодами пошло. Выгораживала, значица. А потом собак спустила…

– Не вели казнить, батюшка!!! – взвыл староста, бухнулся на колени и пополз к приказчикам. – По скудомыслию учинил он, в запале, когда увидел, что Василиса милуется с латинянином.

– Ипат, вели сход собирать. – Старица даже не глянул на Митяя. – Нового старосту себе выбирать будете. И этих предъявите, пусть покаются пред людьми за учиненное, а потом в поруб обоих. – После чего приказчик обернулся ко мне и отвесил земной поклон: – Уж прости, княже, за поклеп, не держи зла на нас…

– Не держу… – коротко бросил я. Действительно не держу. Но дуться нарочито буду не меньше седмицы. Пусть переживают.

Нет, а молодец у меня падре. Чистой воды Пинкертон в рясе. Умен, стервец, в этом ему не откажешь. Да и Ванятка вовремя следы нашел. И ты смотри – не побоялся пойти против своих! Как бы ему не аукнулось такое правдолюбие… Большой жирный плюсик парнишка передо мной заработал. Еще чутка гляну на мальца – и приближу, быть ему пажом с последующей доступной карьерой.

В поместье сразу не вернулся, в расположении куча дел появилась, требующих моего личного вмешательства. Вот и наведался к своим да учинил грандиозный разнос. А Йохану приказал влепить десяток плетей, дабы неповадно было. Пусть считает, что легко отделался, а так не сносить бы ему головы.

Уже у себя в каюте обратил внимание, что Ванятка сильно невесел, жмется ко мне, ни на шаг не отходит.

– Что с тобой? Фен, переводи.

– Теперича не будет мне жизни здесь… – грустно ответил мальчик. – Заклюет народец… а то и чего похуже. Уже судачат, что продался латинянам. А я-то что… я завсегда за правду…