Иван Оченков - Государево дело [litres]

Следом за ними топал слон в нарядной попоне, поверх которой сидел необычайно смуглый погонщик в большом тюрбане, управлявший животным. Иногда, повинуясь его приказам, слон трубил, вызывая тем буйный восторг у детворы и благоговейный ужас у взрослых. Некоторые кликуши у храмов попробовали было кричать, что наступают последние времена, но им быстро заткнули рты. И то верно, чего разоряться? Всем ведомо, что святейший патриарх Филарет животину эту лично осмотрел, после чего велел окропить ее и погонщика святой водой.

Как и следовало ожидать, корежить их от этого не стало, дым не пошел, так какого рожна народ мутить? Патриарх сказал, что слон – тоже божья тварь, а кто сомневается, пущай промолчит от греха!

К тому же окропление водой заморскому зверю до того понравилось, что он набрал в хобот воды из стоящей подле него бадьи, да и облил в ответ пришедших с патриархом монахов. Отчего Филарет, коего сия чаша минула, смеялся до слез, после чего, благословив и слона, и индуса, удалился. Даром что погонщик – языческого звания!

В общем, за эдакой диковиной по всей Москве табуном ходили толпы любопытствующих. Причем не только из черного люда, которому только дай повод не работать, а и набольшие бояре со своими домочадцами приезжали подивиться. Да что там бояре, сказывают, даже государыня не погнушалась в возок с детьми сесть и поехала показать царевичу и царевне, каковые бывают слоны. Потому как они, даром что из самой Стекольны, а никогда прежде таких зверей не видали. Что же до царя, то Иван Федорович, дай ему бог здоровья и долгой жизни, на нем даже верхом проехался. Доподлинно этого, конечно, никто не видел, но государь у нас такой – если надо, он и черта оседлает, прости нас, Господи!

На самом деле я на подарке персидского шаха не ездил, потому как животина и впрямь большая, а что у нее на уме – никому не ведомо. Пока вроде спокойная, но я еще в прошлой жизни читал о «слоновьем бешенстве», а потому решил судьбу не испытывать. Поэтому смотрел на диковину из седла, держась рядом с возком Катарины и время от времени давал жене и детям необходимые пояснения.

– Батюшка, смотрите, на слона собачка гавкает! – восторженно пискнула Марфа, показывая пальчиком на совсем осатаневшего кабысдоха.

– И правда! – захлопала в ладоши царевна Евгения. – Она хочет его съесть!

Петер с Дмитрием ухмыльнулись от такого предположения, но дразнить девчонок не стали, ибо чревато, особенно Петьке.

– Дело не в этом, – улыбнулся я.

– А в чем? – последовал немедленный вопрос.

– По улицам слона водили, как будто напоказ… – неожиданно сам для себя, начал я рассказывать бессмертную басню Крылова.

Странное дело, стихи я никогда особо не любил, а потому и не запоминал. Кроме тех, разумеется, что задавали на уроках литературы, причем после сдачи зачета тут же благополучно забывал. А «Слона и Моську» мы вообще учили еще как бы не в первом классе, а вот, поди же ты, вспомнил!

– Ай, Моська, знать, она сильна, что лает на слона! – закончил я декламировать хохочущим детям.

Толпящиеся вокруг нас царедворцы тоже зажимали рты, сдерживая смех, и лишь скованные дисциплиной охранники просто ухмылялись в усы, в присутствии царя не смея заржать, как стоялые жеребцы.

– Я и забыла, что вы так сильны в поэзии, – покачала головой Катарина, которая хоть и не все поняла, но сумела оценить чеканность рифм.

– Забыли? – удивился я, не припоминая за собой подобных талантов.

– Конечно, ведь вы так давно не услаждали наш слух игрой на испанской гитаре и песнями, – мягко улыбнулась супруга.

– Батюшка умеет играть на гитаре? – изумился Дмитрий.

– И петь? – округлил глаза Петер.

– Ага, а если нальют, то и спляшу, – смутившись, отвечал я своей семье.

– Вот как? – приподняла бровь Катарина.

– Кстати, а почему я не вижу вашей любимой фрейлины? – попытался я перевести разговор на другую тему, но, как оказалось, неудачно.

– Фройляйн Пушкарева испросила разрешения навестить княгиню Щербатову, – невозмутимо отвечала мне царица.

– Понятно, – буркнул я, чтобы хоть что-то сказать.

Вот еще одна странность: вроде ничем перед Аленой не виноват, а чувствую себя при упоминании о ней всегда так неловко, как будто предал ее. Катарина, напротив, ведет себя так, будто знать не знает о ходящих по Москве сплетнях о нашей связи. Каждый раз, увидев Никиту Вельяминова, справляется о здоровье сестры, посылает ей подарки, царские просвирки и даже изредка навещает.

– Ну что, дети, пожалуй, нам пора, – командует царица, очевидно, почувствовав перемену моего настроения.

– Ну, матушка! – принялись было канючить малявки, но не тут-то было, у суровой шведской принцессы не забалуешь!

– Вы уже уезжаете? – осведомился я.

– Да, ваше величество. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения перед свадьбой.

– Свадьбой?..

– Разве вы забыли, что через три дня состоится венчание Анхелики?

– Ах, вот вы о чем.

– Не забудьте, нам с вами предстоит быть посажеными родителями у бедной девочки!

– Конечно-конечно, – поспешил я успокоить супругу, внутренне ухмыльнувшись от того, что будущую невесту назвали «девочкой». – Но отчего такая спешка?

– Чтобы вы не успели отослать ее жениха с каким-нибудь поручением! – исчерпывающе пояснила мне Катарина.

Ну да, было дело. У юной, но весьма аппетитной чертовки уже почти сладилось с одним из офицеров полка фон Гершова. Как его фамилия?.. Кажется, Минлих. Бедолагу застали в компрометирующей ситуации, выходом из которой была только женитьба, но тот упал мне в ноги и вымолил самую дальнюю и опасную командировку, какая только подвернется. Чисто по-мужски я его понял. Благосклонностью Анхелики пользовались многие, включая очень важных лиц, на коих не стоит показывать пальцем, а вот жениться предстояло ему.

В общем, я сделал вид, что знать не знаю о матримониальных планах супруги, и отправил молодца на помощь казакам, собравшимся брать Азов. Кстати, судя по полученным донесениям, Минлих там здорово отличился. Но, что интересно, разбитная девка тут же нашла ему замену, и на этот раз птичка из клетки не вырвется. Ну что же, совет да любовь!

– Государь! – окликнул меня кто-то, и я, обернувшись, увидел Михальского.

– Что случилось? – поинтересовался я у начальника своей охраны.

– Гонцы из Мекленбурга прибыли. Только что сообщили.

С Корнилием в последнее время все как-то нехорошо. После трагедии, разыгравшейся в вотчине Щербатова, он насмерть рассорился с Вельяминовым, да и я на него в сердцах наорал тогда. Хотя если рассудить здраво, его вины в случившемся нет. Где Москва и где эта Щербатовка, будь она неладна! И разбойников всех, как ни старайся, не переловишь. Не тот у нас народ. Причем я сейчас не только про простых людей, но и про бояр с дворянами, которые иной раз такое учудят, что хоть стой, хоть падай! Конечно, если с мужиков три шкуры драть, тут любой за кистень схватится… с другой стороны, этот казачина – ну вот ни разу не бедствовал!