Александр Михайловский - Сопки Маньчжурии

– Рапортуйте Его Императорскому Высочеству, – вяло мотнув головой, произнес он, – а я с сего дня в опале…

– Ваше Императорское Высочество… – начал было Гриппенберг, но Михаил отрицательно мотнул головой.

– Пожалуйста, без титулов и чинов, Оскар Казимирович, – сказал он, вставая, – я приветствую вас как младший член стаи старшего… А теперь присаживайтесь и рассказывайте – как настроения в вашей армии, каков боевой дух, готовы ли войска наступать и полностью разгромить врага?

Услышав слова «наступать и разгромить», Куропаткин дернулся, попытавшись вскочить, но Михаил рявкнул: «сидеть!» – и бывший главнокомандующий стек обратно на свой стул.

– Господин Куропаткин не просто в опале, – сквозь сжатые зубы процедило «его императорское высочество», – он подозревается в самом тяжком преступлении, которое только может совершить русский офицер: в государственной измене и содействии врагу. Некоторые люди в Санкт-Петербурге решили, что для ускорения политического развития России ей необходимо еще одно унижение вроде поражения в памятной вам Крымской войне. И это унижение должно было стать тем более горшим оттого, что поражение Российской империи нанесли бы полудикие узкоглазые японцы, только тридцать лет назад выбравшиеся из племенной дикости и национальной раздробленности.

После каждого слова Великого князя Куропаткин вжимал голову в плечи, а потом закрыл лицо ладонями и… расплакался как баба. При этом я читал его как раскрытую книгу. Если в самом начале нашей беседы его называли бездарью и неумехой, то теперь Михаил прямо обвинил его в предательстве. А быть может, тут имело место некритически слепое следование советам людей, входящих в ближний круг его общения. Высшая аристократия, министры, банкиры-финансисты, зерновые гешефтмахеры и прочие видные скотопромышленники – всем этим людям хотелось бы, чтобы голос из Зимнего Дворца звучал потише, причем с жалобными умоляющими нотками, а они бы могли орать о государственных делах во все воронье горло, и ничего бы им за это не было. То есть впрямую господин Куропаткин империю не предавал – слишком уж он для этого недалек, – но, исходя из подаваемых ему на интеллектуальную бедность советов, затягивал войну, не понимая, что это играет на руку только японцам.

– Хватит мучить старика, Михаил Александрович, – решительно произнес я вслух, – дурак – он и есть дурак, причем дурак, полностью находящийся под влиянием своего окружения. Никакой измены он не совершал, расписок о сотрудничестве иностранным агентам не давал, а просто был некритически доверчив к советам разных классово близких личностей.

– Вы имеете в виду господина Витте? – немного успокоившись, спросил Михаил.

– И его тоже, он просто самый заметный из всей этой своры, – ответил я, – но этими людьми мы договорились заняться позже; сейчас в первую очередь требуется выбить дух из японской маньчжурской армии маршала Оямы.

– Какие приятные слова, – раздался с порога скрипучий шамкающий голос, – но не слишком ли это смело, молодой человек – обещать то, чего вы не сможете сделать?!

Ба, какие люди, да без охраны! Генерал от инфантерии Николай Петрович Линевич сияет для меня так же ярко, как бриллиант в груде битого стекла. Но это была его первая реакция на мои слова; причем начало фразы он, наверное, слышал еще из приемной, где вместо погруженного в стасис куропаткинского адъютанта сейчас дежурят Змей, Гретхен де Мезьер и Агния (наложенное на них заклинание заставляет воспринимать их как обычных офицеров из свиты Его императорского высочества). Но тут, внутри – никаких маскирующих заклинаний, поэтому, едва договорив, Линевич застывает как вкопанный. Потом его взгляд по очереди останавливается на несчастном заплаканном Куропаткине, утирающем морду лица носовым платком, недоумевающем Гриппенберге, читающем царский рескрипт, незнакомом генерал-лейтенанте, по-хозяйски расставившем ноги и надевшем на себя лицо младшего брата царя, и, наконец, на моей персоне в мундире несомненно русского типа, но незнакомого образца, а самое главное – с мечом Бога Войны на бедре. Видно же, что это настоящее боевое оружие, а не те парадные селедки, которые таскает с собой нынешний генералитет.

– Здравствуйте, Николай Петрович, – приветствует вошедшего Михаил, – а мы вас и заждались. А тот «молодой человек», которого вы с порога так решительно раскритиковали, на самом деле является Нашим союзником, самовластным Артанским князем, войско которого при поддержке гарнизона Порт-Артура уже вбило в прах японскую армию генерала Ноги и отодвинула линию соприкосновения с врагом на рубеж Цзиньчжоуского перешейка. И сейчас наша с вами задача – проделать то же самое с маршалом Оямой, силы которого теперь вдвое уступают в численности противостоящим им русским войскам.

– Да-да, Николай Петрович, – сказал Гриппенберг, – невероятно, но факт: молодой человек, что стоит сейчас перед вами – действительно младший брат нашего государя-императора Великий князь Михаил Александрович, пользующийся безоговорочным доверием своего августейшего брата, а его спутник – и в самом деле пресловутый Артанский князь, до икоты перепугавший наших японских супостатов. А вот Алексей Николаевич теперь далеко не на хорошем счету, и эти двое теперь спорят, кто он: полный бездарь, как это утверждает господин Серегин, или изменник, как на том настаивает Великий князь Михаил Александрович…

Приняв торжественный вид, Михаил добавил:

– А еще присутствующий здесь Сергей Сергеевич Серегин – не только полностью самовластный монарх, равный любому императору, царю или королю, он еще и Посланец Нашего Господа, младший архангел, бог русской священной оборонительной войны, наделенный полномочиями ходить между мирами и карать врагов России, о чем уже ведает весь Порт-Артур. Сергей Сергеевич, продемонстрируйте, пожалуйста, присутствующим свой меч, но только осторожно, чтобы никто из господ генералов случайно не ослеп…

– Ну хорошо, Михаил Александрович, – согласился я, пожав плечами, и под громыхание с ясного неба на ладонь подвыдернул меч из ножен, почти сразу вдвинув его обратно.

Надеюсь, что глазеющие на сияющий клинок генералы отделались только пляшущими перед глазами зайчиками, ибо смотреть на меч Бога Войны в замкнутом помещении без очков противоатомной защиты – не самый приятный способ лишиться зрения. К тому же время было вечернее, и после тусклого света газовых рожков яростное сияние моего меча было особенно ослепительно.

Когда генералы проморгались, и воззрились на меня с видом крайнего изумления, я сказал:

– Всего два года назад по моему личному времени этот меч не представлял собой ничего особенного, потому что был сработан не самыми чистоплотными мастерами и принадлежал Аресию, богу грабительской несправедливой войны. Потом наши дороги пересеклись, я свернул этому уроду его толстую шею, получив в награду за победу в поединке этот меч, силовую энергооболочку Бога Войны и преданную мне любящую приемную дочь. Лилия, покажись господам генералам…