Геннадий Марченко - Второй шанс 2

Любопытно, что на двери ЛОР-кабинета я увидел табличку «Врач-отоларинголог Румянцев Пётр Сергеевич». Подумал даже, не зайти ли, глянуть на старичка, но тут же от этой идеи отказался. У доктора шёл приём, и незачем ему мешать. Да и что я скажу — дверью ошибся? Тут ещё вон мамочки с детьми в очереди, так они меня туда и пустят.

Так что занял место в другой очереди — в кабинет хирурга. Попал к нему минут через двадцать. Объяснил ситуацию, положил на стол сделанные в Ташкенте рентгеновские снимки, тот их внимательно изучил и, как я и предполагал, наложил тугую повязку и прописал постельный режим. Спать, само собой, на правом боку. Повторный рентген мне предстояло сделать через месяц, а показаться хирургу через неделю, заодно он мне после визуального осмотра наложит свежую повязку.

— Официально это не трещина, а неполный перелом ребра, — блеснул эрудицией доктор. — Как же ты с такой травмой ещё и боксировал? А если бы ребро сломалось и в лёгкое воткнулось, или другие внутренние органы повредило? Да ты, парень, просто в рубашке родился, либо соперник тебя так слабо бил.

Ага, слабо… Хотя и правда, мне просто повезло, что треснутое ребро не сломалось и не повредило ничего внутри меня. А так и мне мог бы настать трындец, и тренерам вместе с врачом сборной досталось бы по первое число. Рисковали все, но недаром говорится, что кто не рискует — тот не пьёт шампанское.

Я получил на руки справку о недельном освобождении от занятий. Сразу на месяц, оказывается, не выдают, через неделю надо будет приходить за продлением. Отнесу завтра бумажку в училище, а насчёт пропуска тренировок можно не волноваться, Храбсков и так знает, что у меня травма. Ладно, с моими знаниями ничего страшного не случится, всё равно не собирался становиться помощником машиниста. От спорта тоже отдохну, свою главную победу на данный момент я уже одержал, имею, так сказать, право на передышку. Жаль, конечно, бросать репетиции, но не буду же я внаглую игнорировать учёбу и в то же время ходить музицировать. А так бы не мешало тому же Вальке звездюлей вставить за то, что альбом уже разлетелся по стране. Или наоборот похвалить? Может, ещё и обойдётся, песни вроде как не антисоветские. Правда, к композиции «Одна» могут придраться как к пропаганде суицида и вообще депрессивного настроения среди неокрепших подростковых умов, но что сейчас толку рвать на себе волосы, остаётся только надеяться на лучшее.

И кстати, что-то с моим голосом начало происходить. В последние дни он начал срываться, давая «петуха», появилось странное першение, хотя вроде бы признаков простуды не наблюдается. А может, это в результате смены климатических поясов?

Сделаю-ка я вот что… Пока не ушёл из поликлиники, займу очередь на приём к тому самому Румянцеву, пусть посмотрит моё горло. Сказано — сделано, и через четверть часа я входил в кабинет отоларинголога. Ну да, тот самый Румянцев, в очочках и с седой бородкой, так похожий на мультипликационного доктора Айболита. Что удивительно, он моментально меня вспомнил.

— А-а, здравствуйте, молодой человек! Надеюсь, в этот раз вы ко мне не с абсцессом?

Я объяснил, что меня беспокоит, он осмотрел моё горло, и вынес вердикт:

— Есть небольшой отёк гортани и голосовые связки приобрели характерный цвет. А чувствуете себя вы, говорите, хорошо? Хм, я так подозреваю, что у вас началась ломка голоса.

О как! А ведь билась в глубине сознания такая мысль, но почему-то я гнал её от себя. В прошлой жизни ведь тоже примерно в это время мутация началась, я просто не запомнил точно, когда именно. Рассказал доктору, что ещё и в ансамбле не только играю, но и пою.

— Пока, видимо, с пением придётся сделать перерыв, — сказал Пётр Сергеевич. — Но лучше насчёт вокала вам посоветоваться с фониатром. Я сейчас позвоню, сходите, проконсультируйтесь. А от себя скажу, что пока не рекомендуется употреблять в пищу острое, чрезмерно солёное, слишком холодное или горячее. Старайтесь избегать переохлаждений, просьба внимательно отнестись к профилактике простудных заболеваний верхних дыхательных путей. Если случится какое-то осложнение — сразу приходите ко мне, будем решать вашу проблему.

Из поликлиники я сразу отправился в областную больницу имени Бурденко — именно там принимала пациентов единственный на всю область врач-фониатр Ирина Владимировна Антонова. Причём официально она работала, как и Румянцев, отоларингологом, но когда-то успела освоить и профессию фониатра, так что все пензенские вокалисты в случае чего сразу бежали к ней. И не только пензенские; по словам Румянцева, она пользовала иногда даже заезжих гастролёров.

Ирина Владимировна оказалась сухонькой, маленького роста женщиной в возрасте. Провела со мной предварительную беседу, попросила что-нибудь спеть, затем посмотрела горло и подтвердила диагноз Петра Сергеевича. Фониатр посоветовала мне снизить нагрузку на голосовой аппарат и если петь, то в низкой тесситуре. В занятиях стоит склоняться к певческим упражнениям-распевкам, а не произведениям. А лучше на этот период вообще обойтись без пения, дав организму возможность самому перестроиться, так как бесконтрольное пение во время мутации может привести к потере певческого голоса. Договорились, что я буду у неё наблюдаться и появлюсь через месяц.

Из больницы еду в училище, нужно отдать справку об освобождении от занятий. Боли в повреждённом боку, кстати, практически не чувствую, только если не делать резких, неосторожных движений. Но обманываться не стоит — отдых и ещё раз отдых, как завещал хирург из детской поликлиники.

В училище, оказывается, уже знали о моём успехе — заметка вышла в свежем номере «Молодого Ленинца», и вырезка уже красовалась в стенгазете? висевшей по соседству с портретами членов Политбюро. Встречали как героя, Бузов долго тряс мне руку, пока я не начал кривиться от боли. Пришлось заодно показывать перебинтованный бок.

— Отдыхай, лечись, набирайся сил, — сказал Николай Степанович. — И кстати, пойдём сходим в бухгалтерию, пусть тебе стипендию за декабрь авансом выдадут.

Из училища я выходил с «ленинградкой» подмышкой, буду дома наигрывать в минуты озарения. По пути купил в киоске сразу три номера газеты и направился в «кулёк». Всё-таки по своим музыкантам за неделю изрядно соскучился. Поймал всех троих на перемене, выходящими из кабинета теории музыки. Юрец кинулся было обниматься, но я сразу отпрянул, заявив, что пока объятия мне противопоказаны. Газет парни не читали, поэтому мне пришлось хвалиться своими успехами. Вале сказал, что его гитару временно экспроприирую, если он не против. А затем устроил ему небольшую выволочку за то, что наш альбом каким-то чудесным образом расползается по стране без моего ведома. Басист заявил, что давал его послушать только Юрке с Леной. Барабанщик клялся, что никому не давал, а вот Лена, потупив взгляд, созналась, что давала подруге на один день.