Геннадий Марченко - Второй шанс 2

Ласло явно не ожидал от меня такой прыти, наглухо прикрылся перчатками, перекрыв себе обзор и одновременно открыв печень, по которой я с удовольствием и саданул левым крюком. Затем мне оставалось лишь отойти в угол и ждать, пока местный рефери не отсчитает до восьми, чтоб в тот же миг объявить о прекращении боя — угол противника выбросил полотенце. Ну и правильно, а то, чего доброго, я бы мог беднягу и покалечить. А так он хотя бы доживёт до ответного поединка. Если, конечно, не испугается на него выйти.

Далее Саша Лебедев без проблем также досрочно разобрался со своим соперником в весовой категории до 81 кг, а вот его тёзке Ягубкину пришлось повозиться со своим визави. Тот оказался крепким орешком, продержался все три раунда и даже поставил Саньке под левым глазом небольшой фингал. Но по очкам победа всё равно была за советским боксёром. Так что по итогам первого дня соревнований мы уверенно вели со счётом 9:2.

Не знаю уж, будут ли транслировать по телевидению вторую встречу после такого разгромного поражения… Хотя на что они, собственно говоря, рассчитывали? Пригласили бы сборную Чехословакии или ГДР, вот тогда счёт мог бы быть и более достойным. А в СССР бокс всегда был на высоком уровне, вместе с США и Кубой мы входили в лидирующую тройку на любительском уровне.

По возвращении в лагерь Сан Саныч устроил разбор полётов: указал отдельным спортсменам на их ошибки, попеняв, в частности, Варданяну за его расхлябанность. Тот сидел с красным лицом, не смея поднять глаз и так громко сопел, что, казалось, это не человек, а роющий копытом землю бык.

— Больше такого не повторится, — выдавил из себя Паруйр.

Победителей, в свою очередь, Чеботарёв особо не расхваливал, предлагал не расслабляться перед ответными поединками.

Следующий день прошёл под знаком восстановительной тренировки: пробежались утречком и вечером перед ужином, а перед обедом мы с венграми сыграли на стадиончике товарищеский матч по футболу, в котором победила дружба — поединок завершился со счётом — 8:8.

После ужина от делать нечего я отправился прогульнуться по окрестностям лагеря. Его территория по всему периметру была обнесена решетчатым забором высотой метра два без перекладин, так что перелезть было проблематично, а ворота были закрыты. К тому же там в каменной будке сидел усатый мужик, видимо, охранник. Вряд ли он откроет специально для меня, нас вообще предупреждали, чтобы за территорию лагеря без спросу ни шагу. Я двинулся вдоль забора и, пройдя с полкилометра, обнаружил место, где кто-то разогнул прутья, в результате чего образовался промежуток, достаточный для того, чтобы в него мог протиснуться человек средней комплекции. Практически как я, хотя для своего возраста я считал себя несколько великоватым — почти 75 кг при росте 175 см.

Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, я протиснулся между прутьев и оказался снаружи. Передо мной были высокие заросли какого-то колючего кустарника, и я задумался, стоит ли через него продираться, рискуя порвать форму сборной СССР? А, ладно, была не была, я аккуратно это сделаю, раздвинув кусты руками, пусть лучше оцарапаю ладони, чем на костюме останутся дырки.

И правда, пары царапин, пусть и неглубоких, избежать не удалось, зато форма осталась целой. И зачем я это делаю, чего мне в лагере не сидится? Ну что ж, раз уж выбрался — почему бы не прогуляться по окрестностям, тем более что ещё достаточно светло. Посмотрю, как живут венгерские пейзане. Хотя эта деревушка больше напоминала дачный посёлок: такие типовые аккуратные домики с верандами и лужайками, на которых, кроме цветов, ничего не росло. А может быть, тут принято, как в Америке, работать в городе, а жить в пригороде? Вряд ли, там-то, на загнивающем Западе, такое возможно при наличии автомобиля, а в соцстране личный автотранспорт по-прежнему остаётся привилегией небольшого процента жителей.

А это что? Моё внимание привлекла струйка дыма, тянувшаяся к небу от одного из коттеджей. Вышедшая на крыльцо стоявшего рядом дома женщина с полминуты всматривалась в том же направлении, затем взволнованным голосом крикнула что-то через раскрытую дверь, и вскоре на крыльце рядом с ней оказался пузатый мужик в клетчатой рубашке с закатанными рукавами. Он посмотрел в сторону дыма и они с женщиной начали что-то бурно обсуждать, размахивая руками. Похоже, происходило что-то не очень хорошее, и я трусцой побежал в сторону дымящегося дома. А через минуту передо мной во всей красе предстал особняк, из окон которого уже клубами валил дым, а рядом, на мощёной булыжником улочке, стояла, обхватив седую голову руками, босая, голосящая старуха в ночной рубахе. И уже бежали к дому люди, голосящие что-то по-венгерски, парочка даже тащила вёдра с водой, ну от этих вёдер толку было бы чуть.

А старуха продолжала голосить, показывая на дом:

— Сегитсэг, ван егу унокажа! Истэнем, аз унокам!

А потом я услышал доносящийся сквозь треск горящего дерева детский плач, и понял, что в доме находится ребёнок. Вот блин, он же сгорит заживо! Никто из собравшихся явно не испытывал желания лезть в огонь, да тут и мужиков нормальных не видать, всё какие-то пенсионеры да любопытная детвора. Эх, ну вечно ты, Макс, умудряешься влипать в какие-нибудь неприятности!

— А ну-ка!

Я выхватил у одного из стариков ведро с водой, облив себя с головы до ног. Отбросив пустое ведро в сторону, разбежался и нырнул в распахнутый дверной проём. Какой же здесь дым, сука, в лёгкие словно влили какую-то кислоту… Снова раздался детский плач, он доносился вроде как из дальней комнаты, дверной проём которой вовсю лизали языки пламени. И не только проём, они уже скользили по потолку, и я почувствовал, как волосы на моей голове от жара начинают потрескивать.

Главное, чтобы пол не загорелся, а то я бегать по стенам и тем более летать как-то не обучен. Расстояние до дальней комнаты я преодолел в три больших скачка. Так и есть, вот она, малышка в платьишке в горошек, на вид года три, сидит на диване, пожав ноги, с плюшевым мышонком в руках, слёзы ручьём и сопли пузырями.

— Привет! Чего ревём? — немного продышавшись, как можно дружелюбнее и даже с вымученной улыбкой спросил я. — Сейчас мы тебя и твою мышь будем спасать.

Конечно, из сказанного мною она ничего не поняла, но успокаивающая интонация вкупе с появлением незнакомца прервали поток слёз и соплей, заставив девчонку воззриться на меня с неким интересом.

— Как тебя звать-то? — спросил я, беря её на руки. — А, ты ж по-русски ни хрена не понимаешь. Ну и ладно, в школе выучишь… может быть.

Я сделал пару шагов к выходу, но мгновение спустя в коридоре рухнула объятая пламенем балка перекрытия, подняв огромный сноп искр. Жар буквально опалил моё лиц, да ещё и дымина попёрла в нашу сторону, словно мы её примагничивали. Я завертел головой в поисках других путей спасения. Похоже, придётся спасаться через окно. Не выпуская девчонку из рук, я саданул по закрытой раме ногой, под звон стекла она распахнулась, одна створка повисла на единственной петле. Выглянул наружу… Высота метра два, под окном шла цементная отмостка в полметра шириной, а дальше цвели ирисы, тюльпаны, пионы и ещё какая-то яркая ерундень — в цветах я всегда разбирался постольку-поскольку. Жаль, людей с этой стороны нет, было бы хоть кому малышку передать, а то ведь выбираться с ней на руках пипец как неудобно — можно надвернуться носом вниз на эту самую отмостку. И не бросишь её на землю — высота такая, что и повредить себе что-нибудь может, даже если упадёт на землю.