Валерий Красников - Кроманьонец [litres]

В разведывательной школе нас учили не только управлять своими эмоциями, но и техникам манипуляции. Психология и психиатрия, пожалуй, были моими любимыми дисциплинами. И сейчас я обнаружил у себя классические признаки депрессии. Ещё бы, стал бы адекватный человек сидеть под дубом полдня, до ночи?

Но мне нужно было побыть именно в таком состоянии, чтобы ответить себе: зачем мне такая жизнь? Понять, что у меня нет никаких планов. И что привязанность к Лило – всего лишь иллюзия, с усердием питаемая мной, чтобы ощущать смысл такого существования…

Услышав шорох, будто кто-то погладил листву мягким веником, я встал, наложил стрелу на тетиву и прижался спиной к дереву. С тревогой вглядывался в темноту, пока не увидел свою волчицу.

Она подошла, толкнула массивной головой в пах и, когда я присел, предприняла попытку облизать лицо. На душе как-то сразу стало легче. Я принял решение: побуду с племенем, пока её щенки не подрастут, а потом уйду, или к морю, или в горы. И вместе с Муськой возьму с собой молодую сучку с рыжей шерстью. Назову её Пальмой.

Отступала с росой и туманом ночь, уже светлело над степью, но плоские неподвижные облака ещё таили в своих недрах тьму. Рассыпался ветерок по мокрым кустам, торопливо трепетали листья, вздрагивали лопухи с жемчужно блестевшей росой в зелёных чашках.

Я услышал, как заплакал ребёнок. Долгие четыре года соплеменники спрашивали меня, что нужно сделать, чтобы женщины смогли наконец родить? И я старался показать им, что прошу духов о помощи. На самом деле они слишком много работали. Я так думаю. Прошли трудные времена, работы стало меньше, еды больше, и за последние три года племя пополнилось четырьмя малышами. Вроде как радость. Но и забот стало больше.

Послышались голоса, мужские, женские, и вскоре у поселкового костра засуетились соплеменники. Кто-то из них подбросил веток в тлеющие угли, и над камнями, выложенными вокруг кострища, затрепетало пламя. Едва солнечный свет отогнал от костра тени, мужчины друг за другом по натоптанной тропе пошли на охоту.

Кто-то из них, увидев меня, сидящего на холме, махнул рукой, но, не дождавшись ответа, побежал за остальными, наверное уже привыкшими к вечно нахмуренному шаману.

После ухода охотников Тиба и Тина поспешили к реке. Обычно по утрам они проверяют ловушки, расставленные на мелководье.

Когда мы пришли на это место и стали обживаться, соплеменники разрывались между желанием поскорее наладить быт и необходимостью добывать еду. Мне пришлось вспомнить что-нибудь полезное из будущего. Вспомнилось, как в детстве ловили карася в самодельные морды. Ловушка простая, называли её по-всякому – морда, нероть или верша – сплетённый из ивовых прутьев круглый, продолговатый кувшин или бочонок. Внутри широкого отверстия вплетается горло в виде воронки, для того чтобы рыба могла свободно входить в ловушку, но выйти уже было нельзя. Сам я её не делал. Жил в нашей деревеньке дедок – мастер на все руки. Вот он и одаривал детишек своими поделками. А мы ему когда рыбы притаскивали, когда помогали в огороде справиться.

Тиба сплела ловушку быстро, и первое время такой способ ловли существенно помог соплеменникам не отвлекаться от работ по обустройству посёлка. А потом как-то само собой вышло, что ловушек ставили всё больше и больше.

Иногда, чаще весной и летом, в них заплывали угри. Когда метровый экземпляр оказался пойманным в первый раз, женщины подумали, что попалась змея, и, бросив вершу на берегу, испуганные, прибежали за помощью в посёлок. А позже, распробовав нежное мясо и заучив название рыбы, они стали называть такую ловлю не иначе как ходить за угрем. Хотя по большей части улов составляли мелкие рыбёшки.

«Тина, пойдём на реку угря ловить» – обычно так приглашала на рыбалку подругу Тиба.

Солнце светило всё ярче, ещё не палило, но уже согревало, исчезла утренняя роса, и от земли поднимались пряные и горькие запахи трав.

Которую ночь мне не спалось, встречал рассветы и размышлял: почему я не могу жить так, как соплеменники, и быть счастливым и беззаботным? Лило и Тошо всё так же сторонился. Понимал, что поступаю плохо. Наверное, обижал их своей отстранённостью. Но что сказать им, как объяснить своё поведение, не знал.

Вспомнил слова мудрого человека, услышанные как-то в прошлой жизни, когда мы все крепко перессорились на охоте. Стояли тогда на номерах. Как обычно, я стал спиной к сосенке и замер. Давно уже уяснил: сольёшься с лесом – и зверь, потревоженный загонщиками, осторожно, не спеша выйдет на выстрел. Морозы тогда были колючие. Градусов за двадцать, а я всё стоял, замерев. Метрах в пяти лениво проскакал заяц. Провожаю взглядом, боюсь пошевелиться – охота ведь коллективная шла. Ждал кабана, козу, на худой конец. Хотя в том лесу и олень мог быть.

Слышу: метрах в двадцати чуть правее кусты зашумели. Медленно поднимаю ружьё. Наперекор моде не изменил егерскому – пятьдесят восьмому Ижевского завода. Легка она была и надёжна – горизонталочка шестнадцатого калибра. Многие тогда меняли свои старые ружья на только появившиеся в продаже вертикалки. Лукавлю, конечно, в пятьдесят восьмом и я повёлся на новинку. Целюсь на шорох, жду, пока увижу зверя. Сплюнул от досады, услышав смачное покашливание.

Оказалось, товарищи пригласили на охоту какого-то полковника, а он в охоте полный профан. В этом загоне так ничего и не взяли. Крайние номера видели кабанов, уходящих в поле. Может, и не в новичке было дело, но, когда без первой крови дёрнули по сто граммов, я раздухарился. Возмущался, мол, мозгов у него нет! А Федя, целый генерал, вдруг плеснул себе ещё пятьдесят и без особого предисловия сказал:

– Что ни говори, а здорово сотворён мир, с отделкой исключительной, до крапинки на какой-нибудь букашке или цветке. А вот человек в недоделке остался. Главное, так сказать, сотворение, цель жизни – и с недоделкой, словно кто помешал. А недоделка-то знаешь где, Игорёша? В мозгах!

Плеснул и я себе в рюмку из нержавейки.

– Так точно, товарищ генерал, в мозгах, – подтвердил, выпив и ожидая продолжения, ещё более интересного.

– Да хрен с ним, с полковником этим. Гоняй тараканов в своей голове. В его башке точно не получится.

Каждое утро тогда только этим и занимался – гонял тараканов, но если за долгую жизнь в будущем так и не научился по некоторым вопросам находить компромиссы, то в этой, когда молодое сердце ещё остро чувствует и щемит в груди от досады, подавно.

Сбросив с плеч плащ, поднялся, потянулся и заметил в степи тёмное пятно, будто кто-то плохо положил на полотно краски. Мазнул завершающим штрихом не из той палитры. Сердце от восторга забилось быстрее: зубры идут! А за ними вскоре появится и племя!