Владимир Тимофеев - Три кварка (1982-2012)

— Вот он! Вот он родимый! — повторял довольный как слон доктор наук, прижимая к груди кожаную находку.

— Точно он? Не ошибся? — уточнил Михаил Дмитриевич.

— Я его из миллиона узнаю, — ответил учёный, вылезая наконец из дурно пахнущей кучи.

Эта помойка оказалась пятой из намеченных десяти, которые они собирались проверить.

— Повезло, — констатировал подполковник. — Могли бы вообще не найти.

— Это точно, — согласился Синицын. — Щас я его… отряхну маленько и можно домой идти.

— Не стоит сейчас домой возвращаться, — покачал головой Смирнов. — На улице посидим. Обсудим, что, как…

— А! Ёлки! Я и забыл совсем, что дома-то у меня… — махнул рукою профессор, вспоминая про установленные в квартире закладки.

— Вот-вот, — подтвердил его догадку «чекист». — Домой нам идти ни к чему.

Найдя подходящую лавочку, друзья сели и принялись осматривать очищенный от грязи портфель.

— Все бумаги на месте, только помятые, — сообщил Шурик через пару минут.

— Что с тайником? — тут же поинтересовался Смирнов.

— Пусто, — удручённо вздохнул Синицын, открыв секретное отделение и заглянув внутрь.

— Вытащить не могли?

— Исключено. Если Андрей написал и отправил послание, то адресовано оно нам и, значит, найти его можем только мы и никто другой.

— Это хорошо. Выходит, Андрей ничего нового нам пока не отправил.

— Скорее всего, он просто в песенник свой ещё не заглядывал, поэтому и не писал ничего.

— Ну что ж, будем ждать, пока не напишет, — подытожил Михаил Дмитриевич. — А, кстати, Шур, я ведь сегодня в Склиф с утра заезжал, с Жанной общался.

— Да?! И как там она? Как Андрюха?

— Да как тебе сказать? Странности там какие-то.

— Какие ещё странности?

— Странные, Шур. Очень странные…

О том, что произошло в больнице, Смирнов рассказывал минут пять. Говорил коротко и по существу. Сделав акцент на состоянии Андрея и его непонятной «прозрачности», а затем поведав о реакции Жанны на сведения о «секретных» экспериментах в Курчатовском Институте.

— Ерунда какая-то, — задумчиво пробормотал Синицын, выслушав подполковника.

— В чём именно?

— Да во всём, — пожал плечами профессор. — Вот взять хотя бы… хотя бы… хотя… Хм, а ведь и вправду… забавная фигня получается.

— Какая фигня? — подался вперёд Михаил Дмитриевич.

Учёный посмотрел на него с удивлением:

— А ты что, ещё не сообразил?

— Нет.

— Странно. Я думал, это вполне очевидно.

Синицын снова пожал плечами, затем усмехнулся и, подняв вверх указательный палец, многозначительно произнёс:

— Антикварк.

— Антикварк?

— Да, Михаил. Антикварк. Шерше, как говорится, ля фам.

— Ля фам это значит… женщина? — стало наконец доходить до Смирнова.

— Вот именно, друг мой! Вот именно! — довольный профессор откинулся на спинку скамейки. — Именно женщина! Иного я предположить не могу!

— Но… каким образом?

— Всё очень просто. Вот, смотри.

Синицын поднял с земли несколько веточек, разложил их на лавке и принялся объяснять подполковнику суть проблемы.

— Пусть эта веточка будет нашим потоком времени, а эта — тем, где Андрей. По нашей ползут два муравья. Предположим, это мы с тобой. На соседней ветке ещё один муравей. Считаем, что это Андрюха. Все трое связаны одной цепью. Ну, то есть, видим друг друга, ароматы всякие испускаем, ультразвуки… не знаю, как это бывает у муравьёв, но, в любом случае, ползём мы в одном направлении. Вот сюда, где веточки сходятся.

— А дальше?

— Дальше всё как обычно. Собираемся в преступную группу и всей шайкой-лейкой движемся с хабаром к своему муравейнику.

— Ну, хорошо. А женщины здесь причём?

— Во-от, я ждал этого вопроса, — удовлетворённо отметил Синицын. — Гляди сюда. Видишь, тут есть ещё одна веточка, впритык к Андреевой?

— Вижу.

— Отлично. Предположим теперь, что по этой третьей веточке тоже ползёт муравей. Точнее, не муравей, а муравьиха.

— Муравьихи обычно дома сидят, яйца откладывают, — засмеялся Смирнов.

— Да какая фиг разница, — отмахнулся профессор. — Ну, пусть это будет не муравьиха, а какая-нибудь жучиха или, например, бабочка. Главное, чтобы знака она была другого. То есть, реально баба.

— И что?

— А вот что. Она ведь тоже флюиды какие-то испускает, верно?

— Ну… да. Наверное, испускает.

— Вот. А наш Андрей-муравей эти флюиды чует и начинает жвалами шевелить. Типа, что это за девица-красавица? Вся такая из себя ароматная. Только подумает и сразу же, шаг за шагом, бочком-бочком, всё ближе и ближе к дамочке подползает. Интересуется, одним словом, охальник.

— А она? — улыбнулся Михаил Дмитриевич, представив в мыслях описанную Шурой картину.

— А что она? Она тоже интерес проявляет, и начинаются у них, как водится, пчелиные танцы. Ах, сударыня, какие дивные погоды нынче стоят. Ах, сударь, я зонтик с собой не взяла, боюсь под дождик попасть… Короче, туда-сюда, слово за слово, оглянуться, блин, не успеешь, как тебя уже в чужой муравейник ведут. И купидончики розовые над головой шастают. Тьфу, одним словом!

— Да уж, — покачал головой подполковник. — Интересно девки пляшут. Выходит, чем больше муравей муравьихой чужой увлечётся, тем слабее связь с дружбанами.

— Однозначно. А если совсем голову потеряет, может и вовсе пропасть. Навсегда останется в чужом для себя временно́м потоке. Такие вот, Миш, пироги, — развёл руками Синицын. — Ситуация для нас, сам понимаешь, очень и очень хреновая.

— Хреновая, — согласился Смирнов. — Однако не безнадёжная.

— Думаешь?

— Уверен.

— Почему?

— А ты сам посуди. Андрея я уже лет десять как знаю, ты и того больше. И вот ни разу, ни разу, заметь, не припомню случая, чтобы он налево сходил. Интрижки, может, и были какие, но чтоб по серьёзному… Нет, не было. Я, по крайней мере, об этом не слышал.

Синицын почесал затылок, задумался.

— Ну да, верно всё говоришь. Он и вправду такой. Сейчас такой. А вот в молодости…

— Что в молодости?

— Ну-у… в молодости-то Андрюха, пока не женился, тем ещё фруктом был. Как только мало-мальски приличная девица в поле зрения появлялась, сразу — нос по ветру, хвост пистолетом. Романы крутил — только в путь…

— А потом?

— А потом с Жанной своей познакомился и… Короче, влюбился конкретно, на других баб даже смотреть перестал.

— Что? Совсем? — удивился Михаил Дмитриевич.

— Ага. У них там такая любовь пошла — мама не горюй. Встретятся, бывало, встанут где-нибудь в уголочке, возьмутся за руки и смотрят друг на друга, как два удава. А потом — бац! — кролики, ещё секунда — опять удавы. На окружающих — ноль внимания.

— Вообще?

— Почти. Я, помнится, как-то эксперимент провёл. В такой вот момент подвалил к Андрюхе, типа, на пиво стрельнуть, так он только руку в карман сунул, всё что было, рублей пятнадцать-семнадцать, мне скинул и по новой — в гляделки играться. Час потом шарился по общаге, искал, где деньги посеял.