Владимир Аренев - Ведьмачьи легенды

Ведьмак покачал головой. Смотрел он не на мальчишку, а вдаль, на волны, вскипавшие барашками пены.

– Нет, мальчик. Не поэтому. Кошмары и прочее всего лишь часть цены. Просто одни знают это, когда расплачиваются, а другие узнают позже. А тебе, – добавил ведьмак хмуро, повернувшись к нему, – вообще рассуждать о таких вещах рано. Завтра переговорю с капитаном, чтобы…

Он осёкся.

Мальчишка на миг оторвался от созерцания собственных подошв и ухмыльнулся:

– Чтобы что? Ссадили меня в ближайшем порту? Высекли? Поставили в угол?

– Да уж, с ближайшим портом… – Ведьмак потёр шею. – Незадача, верно?

Он хмыкнул, затем небрежно бросил:

– Скажи-ка, а ты вообще знаешь, куда мы идём?

Опешив, мальчишка пару мгновений смотрел на ведь мака, а затем звонко расхохотался.

– Так они не сказали вам? Ни один из них, вот буквально, категорически, абсолютно никто – не сказал?! Ну уморы!

Он завалился на бок, схватившись за живот, и катался но палубе; всхлипывая, фыркая, утирая слёзы. Вроде бы понемногу успокаивался, но при взгляде на ведьмака не мог сдержаться и снова принимался хохотать.

Ведьмак хмурился, но молчал и ждал.

Вдруг откуда-то сверху раздался крик, ещё один, – и паренёк мигом умолк.

– Межа! – кричал марсовый. – Подходим к Меже!

Стефан поднялся – и мальчишка поднялся вместе с ним. На лице его уже не было и тени улыбки.

– Вот что, – сказал ведьмак, – ступай-ка ты пока, дружище, в трюм и не высовывайся!

Он хлопнул паренька по плечу и побежал к себе, переодеться.

Когда вернулся, всё вокруг уже переменилось: горели несколько «безопасных» фонарей на реях и бушприте, сонные матросы выбирались из трюма и карабкались по вантам, чтобы убавить паруса. Одноглазый матрос с огненной шевелюрой, пристроившись рядом со штурманом, пиликал на скрипочке «Три гребка до постели».

Пробегавший мимо Тередо при виде ведьмака хохотнул:

– Эй, мэтр , да ты, я гляжу, тот ещё модник!

На Журавле был диковинный, плотно облегающий костюм из выдубленной кожи. Открытыми оставалось только лицо да кисти рук. На бёдрах и груди были карманы, за поясом с ножнами – перчатки. И никаких украшений, вообще ничего лишнего.

На смех ведьмак даже не обернулся.

– Шевелись, Тередо, – рявкнул боцман. – Успеешь ещё признаться нашему гостю в любви. – Он запрокинул голову и заорал, брызгая слюной: – Живее, покойнички! Ворочайте костьми, сукины дети!

Рот у него был обезображен язвочками, половину зубов боцман потерял, взамен ему поставили искусственные, но поставили неудачно, торчали они в разные стороны, придавая лицу вид одновременно угрожающий и комический.

– Я встану здесь, на баке, – сказал ведьмак. – Не помешаю?

Боцман фыркнул:

– Как по мне, где б ни стоял, везде будешь мешать.

Он сплюнул… то есть теперь сделал это целенаправленно. – Ахавель с Райнаром так решили, их право. А я считаю, мы бы сами справились, без вашего ведьмачьего высочества.

Он отвернулся и зашагал к корме, выкрикивая приказы да время от времени дуя в свисток.

Ведьмак присел у мачты и надел на себя «упряжь». Затянул ремешки, подправил крепления, чтобы нигде не натирали и не сковывали. Ещё раз проверил, надёжно ли крепится верёвка. Кто-то уже успел аккуратно её перерезать, причём узел оставили целым.

Ведьмак усмехнулся и привязал заново.

Уже рассвело; небо над головой, однако, было мутно-бледным, и такого же цвета – поверхность воды. Океан вскипал бурунами, и волны ходили ходуном, вспухали и расплёскивались, сталкиваясь друг с другом. Пахло чем-то скверным, то ли вскрытой могилой, то ли выгребной ямой.

На палубе рядом с фальшбортом растеклось бесформенное чернильное пятно. Кто-то из матросов, пробегая, наступил – и теперь оставлял везде вязкие смердящие следы. Боцман бесновался и пытался выяснить, кто, едрён корень, нынче драил, мать его, палубу?!..

Рядом со штурвалом появилась худая фигура Ахавеля. Капитан сложил руки на груди и какое-то время наблюдал за командой, затем дал знак штурману, тот добыл из шкафчика жестяной рупор и, вынув трубку изо рта, прогремел:

– Лавур! Внимание на мостик!

– Внимание на мостик, волчье семя! – эхом отозвался Лоцман. – И тишина, жабьи выродки! Капитан будет говорить!

Замолчала скрипочка, оборвались разговоры.

Штурман протянул рупор, но Ахавель и не думал его брать. Сказал громко и внятно, так, чтоб услышали все:

– Вон у фока стоит человек, ради которого мы позапрошлой ночью рисковали шкурами. Стоило оно того? Некоторые из вас думают, что нет. Но вот он у фока, и если зрение меня не подводит, – нынче же готов рискнуть своей шкурой ради наших. Что ж, мне это по сердцу! А вам?

Команда ответила рёвом, свистом, кто-то колотил кулаком о крышку бочки, другой лупил захалявной ложкой по планширю.

– В общем, – сказал Ахавель (и шум стал стихать), – в общем, вижу, возражений нет.

Он криво усмехнулся. Было очевидно, что появись они, эти возражения, и капитан вбил бы их строптивцу в глотку.

– Значит, так. На случай, если вдруг кто ещё не познакомился – это наш новый член команды, мэтр Стефан Журавль, можете не любить, но извольте жаловать. Сейчас мы на Меже, скоро её пересечём. И тут уже, милсдари, наше дело – слушаться ведьмака. Беспрекословно, как меня самого. Вопросы есть?

– А если, – спросил Торедо, – он нам велит за борт дружно прыгать? Или там…

– Первым и прыгнешь, – оборвал его капитан. – Но сперва поблагодаришь мэтра за добрый совет. Ещё вопросы?

Коротышка лишь склонил голову да бросил на ведьмака косой взгляд.

Ахавель кивнул боцману, и тот снова завопил кротовьим ублюдкам, чтобы пошевеливались. Похоже было, что во времена оны кривозубый Лавур штудировал бестиарии от корки до корки, с живейшим интересом, – и не без пользы.

Ведьмак подозвал его – боцман нехотя повиновался.

– Всех лишних людей отправьте в трюм или куда угодно, но чтобы на палубе зевак не было. Дальше: отоприте оружейную и поставьте людей цепочкой, пусть будут готовы по первому же приказу подать что скажу. И самое главное, – добавил он погромче, для остальных, – что бы ни происходило, самим не дёргаться. Какие бы твари откуда ни пёрли, пока не велю, – молчать и ждать. Или уж лучше сразу прыгайте за борт.

Многие невольно покосились на волны. Те словно тряслись в падучей и исходили пеной, у поверхности зависла белёсая дымка, над нею то и дело вспухали буруны. И пока корабль шёл, дымка поднималась, а они словно опускались под воду, тонули! Вот дымка добралась до пушечных портов, захлестнула их, встала вровень с планширем (буруны продолжали взвихрять её поверхность!), вот дымка лизнула языками палубу, хлынула через поручни, расплескалась, накрывая босые ступни, бухты каната, а вот уже подступила к коленям, к поясу, вот оказалась на уровне груди, и кто-то невольно вскрикнул, фонари светили тускло, один зашипел и погас, дымка была у подбородка, носа, глаз, одним лёгким колыханьем взметнулась выше – и корабль пропал: теперь его не видели ни те, кто стоял на палубе, ни те, кто был на мачтах.