Станислав Смакотин - Немой пророк

Ворчание Мищенко доносится уже из смежной комнаты. Вскоре хлопает дверь и я остаюсь один-одинёшенек. Лишь где-то в дальнем углу дома осторожно звенит посудой тётка-кухарка.

На пирсе, несмотря на раннее утро, кажется, не протолкнуться: фуражки, чепчики, дамские и мужские шляпы, бескозырки… Солдаты, офицеры, матросы, отдельно стоящая кучка местных аборигенов в национальных халатах – от всего этого цветового многообразия рябит в глазах. Ещё бы – не каждый день приходится провожать самого министра из столицы! Которого, кстати, ещё нет – мы с Павлом Ивановичем и его денщиком Василием оказываемся первыми. Местные пацаны, плотно оккупировавшие фонарные столбы, встречают наше трио восхищённым свистом:

— Сам йенерал Мищенко, гляди ты!!!..

— Да где?!.. Брешешь ты…

— Забьёмся?!..

— Да вон тот же, усатый!!! На рыжем!!!

— Дурень ты, Савка: не рыжий у него жеребец, а пегий! Это у белобрысого рыжий!

Белобрысый, к слову, это я.

— Не пегий и не рыжий вовсе… Гнедой у него!!! — включается в дискуссию очень толстый мальчик, невесть как очутившийся на столбе. И, кстати, оказывается прав: под Павлом Ивановичем жеребец именно гнедой масти. Я хоть и не эксперт в лошадях, но что-что, а после Маньчжурии хоть в этом начал соображать. Никогда не забуду свою первую кобылу Жанну… Подо мной, кстати, сейчас тоже гнедая. Отчего моей заднице, прости господи, не легче – навыки верховой езды я, кажется, подрастерял!

Спиридовича я замечаю сразу, как только мы оказываемся у пирса – все глаза, бедняга, смозолил в поисках меня… При виде нас тот пристально сощуривается, уже ни на миг не выпуская меня из виду. Сощуриваюсь и я, разглядывая, что за сумку тот бережно держит в руках. Сомнений никаких – ту самую. С которой упорхнул за трубы «Авроры» и все дела – с моим смартфоном. И, как только мы спешиваемся у набережной, тот немедленно оказывается рядом. Вид у него, надо сказать, несколько смущённый, но держится молодцом. Быстро, с видимым напрягом поздоровавшись с Павлом Ивановичем, тот поворачивается ко мне:

— Господин Смирнов?

— Я?..

— Прошу вас немедленно следовать за мной! Мы опаздываем!

— Но…

— Вы меня хорошо слышали?..

Тон его не оставляет никаких сомнений, что следовать надо здесь и сейчас, немедленно. Но… Я ещё не попрощался с Мищенко, мы только подъехали, к чему такая спешка? Сказали ведь тебе вчера – Смирнов не под арестом, куда гнать? Министра ещё нет, музыканты вон расслабляются, прочищая трубы… Катер стоит у причала, никуда не торопится… Я в замешательстве останавливаюсь, не зная, что делать.

— Александр Иванович, действительно, к чему такая спешка? — вмешивается вплотную подошедший Мищенко. — Ну постоим мы с господином поруч… Смирновым, послушаем оркестр. Отчалит, как положено вместе с делегацией на катере…

— Ваше превосходительство, — перебивает Спиридович, — при всём уважении, но шлюпка с крейсера «Жемчуг», что давно стоит под парами, отправляется сейчас. Господин Смирнов, идёмте! Нам туда! — и он, церемонно поклонившись, указывает вправо.

Я остолбенело перевожу взгляд то на Мищенко, то на гебешника. Какой ещё «Жемчуг»? Мы ведь идём в Корею на «Авроре», чёрт возьми? Ты с дуба рухнул, крыса сухопутная, два корабля друг от друга отличить не можешь?! Мищенко тоже глядит на Спиридовича в непонятках.

— Господин Спиридович? Вы ничего не спутали? — наконец, спрашивает он, грозно нахмурившись. — Насколько знаю я, делегация отправится на «Авроре», и я нынешней ночью разговаривал с господином Егорьевым, её командиром…

— Никак нет, ваше превосходительство, ничего, — холодно отвечает тот. — Во вчерашней телеграмме от его превосходительства Алексея Алексеевича Бирилёва, морского министра, говорится, что в сопровождение «Авроре» решено выделить ещё один крейсер. А поскольку эскадра стоит под парами и готовится к учениям, ваше превосходительство, наш выбор… — он выделяет слово «наш», делая короткую паузу… — Пал на «Жемчуг». Мне жаль, ваше превосходительство, что телеграмма прошла мимо вашей канцелярии и направлена была непосредственно господину Ламсдорфу! — торжествующе завершает он. — Посему, господин Смирнов, прошу вас пожаловать на шлюпку и затем на борт! Крейсер наш выходит первым, и прошу поторопиться! Идёмте же!

Для окружающих, наверное, этот короткий диалог выглядел, как обычное дело – ну, стоят два начальника, один побольше, другой поменьше, о чём-то спокойно беседуют в стороне. Наверняка о каких-то своих, больших делах – лица серьёзны, видимо, обсуждают детали поездки? Какой-то белобрысый тип рядом с ними в гражданском – писарь, быть может, либо секретарь… Мало ли их, таких клерков трётся рядом с шишками? Стоит себе, да слово боится вставить, то бледнеет вон, то краснеет, бедняга… Но – сам виноват, груздем назвался – терпи теперича! Для окружающих всё наверняка выглядит именно так. Для окружающих, но только не для нас троих. За это короткое время я успеваю уяснить для себя многое, самое главное из которого заключается в том, что интриган Спиридович вчистую переиграл всех, а точнее – меня с Павлом Ивановичем! Переиграл, даже не зная всех деталей игры, исключительно своим чутьём бывалой ищейки, искушённой в придворных интригах! Сумев за сутки подсуетиться, добыв второй крейсер даже в обход местного наместника Мищенко! Вот же, гад!!! Нет, недаром ты занимаешь свою должность, эх, недаром… То есть, выходит, теперь вся наша затея с казаками на борту, похищением сумки со смартфоном – идёт прахом?!..

Кулаки сжимаются в бессильной ярости. Ещё миг, и я…

— Ну, что же делать… — звучит спокойный голос Павла Ивановича. — «Жемчуг» так «Жемчуг», так оно, пожалуй, и вправду будет надёжней. — До свидания тогда вам, Вячеслав Викторович! Как там говорят на флоте, не забыли ещё? Семь футов под килем! — и, сделав шаг, протягивает мне руку, улыбнувшись. Впервые за долгое время назвав меня не по фамилии, а по имени-отчеству.

Спиридович, толпа вокруг, затянутое облаками утреннее небо, шум моря с криком чаек и даже корабли на рейде – всё вдруг куда-то исчезает, оставляя во всём мире только меня и этого немолодого, седого, едва заметно прихрамывающего генерала. Немолодого, но умудряющегося при этом оставаться моложе всех присутствующих вокруг. С белой, полностью седой головой, но каждый волос из той седины мог бы рассказать историю, место которой в летописи подвигов моей родины. Не интригана и не царедворца – более того, никогда не выпячивающего себя человека, который при этом всегда будет оставаться на первых ролях благодаря своей природной скромности и интеллигентности… Настоящего человека.

Со всем почтением, на которое только способен, я жму его крепкую ладонь. Жму, понимая, и не понимая даже, а твёрдо зная, что делаю это в последний раз…