Борис Батыршин - Следовать новым курсом [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Вторым – «Резистанс», переименованный в «Адмирала Грейга» в честь погибшего при Свеаборге русского башенного фрегата. Один из батарейных броненосцев типа «Дифенс», построенных, как уменьшенная копия знаменитого «Уорриора». Увы, эти корабли не оправдали ожиданий заказчика, уступая прототипу во всём, кроме манёвренности.

«Клеопатра» вместе с ещё одним трофеем, шлюпом-авизо «Сипай», носящим теперь гордое имя «Скоморох», стоит немного в стороне, а потому вся броненосная колонна у Повалишина как на ладони. Ему тоже есть чем гордиться: «Клеопатра» (единственная из трофеев, сохранившая прежнее имя) – самый совершенный корабль своего класса, одноклассник «Комюса», убийцы клипера «Джигит». Корабли этого класса, хоть и не несут бортовой брони, могут похвастать иной защитой – карапасной, выпуклой, словно черепаший панцирь, броневой палубой, укрывающей подводную часть, котлы и механизмы. Вот только артиллерия подкачала – фрегат несёт дульнозарядные армстронговские пушки, тогда как русские «одноклассники» – крупповские, заряжающиеся с казённой части.

Но ведь дарёному коню в зубы не смотрят, не так ли? И уж точно нету поводов для жалоб у капитана первого ранга Повалишина, получившего в своё командование превосходный боевой корабль, на котором ему предстоит меньше через неделю выйди в океанское крейсерство.

«Вот ведь… – в который раз уже посетовал про себя Иван Фёдорович. – Не утерпел тогда, летом, присоветовал Казанкову «Москву», будь она неладна. Служили бы снова вместе, как на «Стрельце» – Серёжа ведь, помнится, сначала получил назначение старшим артиллеристом как раз на «Клеопатру». Ту самую, которой он, капитан первого ранга Повалишин сейчас командует.

И ведь – сам ни на грош не верил, что крейсерская эскадра рискнёт покинуть теснины Балтики, выберется сквозь заваленные минами Датские проливы в Северное море – и дальше, в океан! А вот, поди ж ты…

Но, как известно, что не делается – всё к лучшему. Пока они тут фрегаты с мели стаскивают, «Москва» четыре месяца в походе – небось, уже и до Индийского океана добрались и вовсю там промышляют…»

Утешившись этой мыслью, капитан первого ранга Повалишин вернулся к делам насущным. Отрапортовал дежурный офицер – с берега просигналили, чтобы на «Клеопатре» были готовы принимать баржу с запасным комплектом снарядов (их снимали с тех «трофеев», что оставались в Кронштадте). Иван Фёдорович вызвал к себе старшего корабельного боцмана, второго артиллериста, в чьём ведении находились снарядные погреба, и распорядился вахтенному офицеру: тушить на судне все огни и свистать аврал.

Корабельные будни продолжались.

Северное море. Где-то на траверзе Скагена.

…ноября 1878 г.

Ноябрь в Северном море – неприятное время. Очень неприятное. Свинцовые валы валяют с борта на борт броненосные фрегаты, словно расшалившееся дитятко – пестрые куклы Ваньки-Встаньки. Потому, подумал Повалишин, и не взяли в этот поход вполне боеспособного «Петра Великого» – низкий борт и, вследствие этого, малая мореходность, оставляли броненосцу немного шансов в штормовом Северном море.

А ветер всё крепчает. От водопадов ледяных брызг не спасает ни парусиновый, просмолённый плащ, ни поддетый под него бушлат. Капитан первого ранга Повалишин стоит на мостике. Пальцы на леерах побелели, то ли от пронзительного холода, то ли от напряжения. А иначе не устоять – качка непрерывная, выматывающая. Трещит рангоут, стонут тросы стоячего такелажа. Стеньги на всех кораблях спущены – никому и в голову не придёт рисковать ими в такую качку. Но выдержанное дерево, взятое в корабельных лесах где-нибудь на берегах Северной Двины или Ладоги, всё равно трещит, явственно намекая, что у него, как и у металла корабельного набора, есть предел выносливости.

А вот у людей его нет. Во всяком случае, уставом корабельной службы подобных глупостей не предусмотрено. Вахта меняется за вахтой, быстро проносятся краткие часы сна в раскачивающихся, словно взбесившиеся маятники, койках – если, конечно, не прервёт это забытьё пронзительная трель боцманских дудок – «все наверх, аврал!» А ещё – неистребимая, всепроникающая сырость, вода, разливающаяся по палубам, струящаяся дождиком с подволоков. То и дело приходится посылать матросов со швабрами, сгонять воду в низы, но вместо неё в неплотно задраенные люки хлещут новые водопады. Единственное сухое и тёплое место на корабле – кочегарка, но поди, найди чудака, который позавидует тем, кто там работает! Раскачивающаяся палуба то и дело норовит уйти из-под ног – а ведь надо крепко держать в руках лопату или длинный, тяжёлый лом, которым ворочают спёкшийся раскалённый шлак на колосниках. Все для того, чтобы котлы держали пар, чтобы машина выдавала на гребной вал положенное число индикаторных сил, чтобы вращался бронзовый, похожий на диковинный цветок винт, толкая судно вперёд, сквозь очередной шквал.

А шквалам нет конца. С тех пор, как эскадра протиснулась вслед за лоцманским ботом в узости Датских проливов (иначе нельзя, фарватеры завалены минами, их тут как клёцок в эстонском сладком молочном супе!) и вырвалась на просторы Северного моря, барометр только и знает, что падает. Когда оставили за кормой маяк Куллен, высящийся на заострённой оконечности полуострова Куллаберг (если верить лоции – самый яркий маяк во всей Скандинавии!), «Клеопатра», подчиняясь команде с флагмана, оставила строй и вышла вперёд, заняв место на левом траверзе «Минина». «Скоморох» следовал за ней мателотом. Фрегат легко держал семь с половиной – восемь узлов при сорока четырёх оборотах винта, хотя и черпал много воды полубаком. К вечеру шторм усилился, стрелка на жестяном секторе креномера указывала порой угрожающие 28 градусов. К третей полуночной склянке с «Генерал-Адмирала» фонарём Ратьера отстучали: «Не могу поддерживать ход». Флагман распорядился сбросить до пяти узлов.

С рассветом шторм поутих до свежего ветра. Волнение – короткое, злое волнение, столь характерное для Северного моря, – никуда не делось и продолжало терзать измученные корабли. С мостика «Клеопатры» открылось невесёлое зрелище: «Генерал-Адмирал» плетётся на своём месте в ордере, и дым валит прямо из палубы. Как выяснилось, не выдержав качки стали один за другим рваться цепные бакштаги, удерживающие дымовую трубу, и та в конце концов повалилась на левый борт, смяв вентиляторные кожуха. Командир корабля капитан первого ранга Серков, не видя иного выхода, велел обрубить удерживающие трубу цепи, и та улетела за борт, больше не нанеся вреда. Но этим потери от штормовой ночи не ограничились. Повалишин, внимательно рассматривавший «инвалида» в бинокль, обнаружил, что у фрегата вовсе нет утлегаря; минутой спустя он обнаружился волочащимся в воде вдоль корпуса, и обломки эти с каждым ударом волны молотились в обшивку.