Марчин Вольский - Реконкиста

– Тяните! – закричал я. И только лишь после того смог оглядеться. Надо мной покачивался нос приличных размеров галеона, когда же я увидел под бугшпритом фигуру святой Женевьевы, то понял, кем были наши спасители.

Еще мгновение, и, уже очутившись на палубе, я смог пожать руку капитану Лагранжу.

Воздух вокруг нас разрывали очередные взрывы, когда же я направил взгляд к галере, то увидел, что от нее остался только лишь задранный к небу нос. Шлюпка с капитаном ди Эксленди удалялась все дальше и дальше. На воде вокруг настоящей "Святой Женевьевы" плавали немногочисленные живые еще моряки и гребцы с галеры. Лагранж, как истинный моряк на папской службе, приказал спустить лодку и вылавливать тонущих, в первую очередь – гребцов, среди которых хватало военнопленных. Я поплыл с ними, выглядывая здоровенного мавра, а так же, столь же внимательно выискивая синее платье синьорины Катони. Мавр, похоже, утонул, но через какое-то время я увидел изменницу, судорожно вцепившуюся в обломок дерева. Я выловил ее.

– Зря ты это делаешь, – сказала девушка и потеряла сознание. Да и я держался с трудом; ноги подо мной подламывались, перед глазами летали багровые пятна.

Когда я вернулся на галеон, капитан, приказав переодеть меня в сухую одежду, как можно скорее пригласил в собственную каюту, устроенную с изысканным вкусом римлянина. Там меня ожидал одетый в темное мужчина с рукой на перевязи, несмотря на побледневшее лицо, ужасно обрадованный.

– Ma foi , не знаю, способствует ли нам дьявол, но Всемогущий, несомненно, так, – заявил Джулио Мазарини.

Когда я уже несколько остыл от впечатления, легат рассказал мне свою версию событий. Тем вечером на постоялом дворе он защищался от наемников до самого вечера, получив только легкую царапину. Потом он сдался людям императора, веря, что мне с Ансельмо удалось отойти на безопасное расстояние. Вопреки обманам Лауры, никакой резни там и не было. Папские гарантии безопасности свою роль исполнили. Уже на следующее утро свободный Мазарини мог поспешить в Пизу, откуда на корабле добрался до Генуи, планируя там обождать меня. И вот там же Лаура, до сих пор последовательно изображавшая Лоренцо, исчезла.

– Я с самого начала ей не верил, – признался легат. – Меня не обманули ни мужская одежда, ни проявляемое к тебе чувство. Довольно быстро заметил я и тайные знаки, которые она оставляла для погони, идущей у нас по пятам. Но я не делал ничего, чтобы демаскировать ее, действуя в соответствии с принципом, что лучше знать изменника в собственных рядах и контролировать его, чем преждевременно его спугнуть и ждать, когда пришлют другого, более искусного в постыдной профессии. Тем не менее, ее неожиданное исчезновение в Генуе меня весьма обеспокоило. Вскоре узнал я про мальтийскую галеру, которая ночью поплыла в сторону Рапалло. Тогда я приказал капитану "Святой Женевьевы" выходить в море вслед за ночным мореплавателем. Но, ока мы собрали весь экипаж и вышли в море, у мальтийца получилось над нами несколько часов преимущества. Но, как сами видите, мы подоспели вовремя.

– Я ваш должник до гроба, monsignore, – поблагодарил я легата.

Джулио еще раз обнял меня, после чего спросил, нет ли у меня каких-либо пожеланий в отношении дальнейшей судьбы Лауры Катони.

– А что бы вы, ваше преосвященство, посоветовали сделать с ней?

– Да Господи, охотнее всего я оставил бы ее на поживу акулам. Несмотря на юный возраст и чудную рожицу, это гадкая и испорченная женщина. Из-за нее погибли мои люди. Ваша судьба, синьор иль Кане, тоже находилась под угрозой. Что же, в Марселе я незамедлительно отдам ее под суд, думаю, что палач справится быстро.

Я задрожал. Мысль о казни Лауры, с которой я недавно предавался упоительным наслаждениям, прошила меня ужасом.

– Не жалейте ее, мастер, – взял меня легат за руку. – Его Высокопреосвященство, кардинал Ришелье, неоднократно предостерегал меня перед подобными блондинками-ангелочками.

– Я не сомневаюсь в ее провинностях, ваше преосвященство. Но она спасла мне жизнь, – возразил я и рассказал о моем спасении из каморки на горящей галере.

– Mon Dieu , возможно, она и не настолько испорченная, как я считал. Тогда, если желаешь, я отдам ее тебе, maestro . Сделаешь с ней все, что пожелаешь. Но будь осторожен, ибо, как говорят на Сицилии, кто хоть раз предал, при следующей возможности сделает это повторно.

Только лишь следующим утром я нашел в себе силы посетить импровизированную тюремную камеру, устроенную в темном углу нижнего трюма. Лаура выглядела крайне бледной, словно бы не спала всю ночь, на ее грязном лице слезы прорыли настоящие каналы.

Я приказал Ансельмо принести воды, после чего вышел, позволяя девушке совершить туалет. Еще я попросил, чтобы сюда доставили еду из капитанской каюты.

Когда я пришел повторно, Лаура разрыдалась.

– Знаю, что ты никогда мне не поверишь, Фреддино, но ведь я тебя и на самом деле полюбила, – тихо признала она, когда я сел напротив.

– Это я заметил, – сухо заметил на это я.

– Знаю, что ты меня уже осудил. Но, если можешь, выслушай меня, ибо, хотя ты многократно превышаешь меня знаниями и жизненным опытом, не можешь знать всего о человеческой судьбе. Думаешь, мы всегда кузнецы собственной судьбы? Разве Господь и сатана не подвергают нас Испытаниям, которые большинство из нас не способны пройти?

Меня застала врасплох столь большая серьезность в устах столь юной женщины. Так что слушал я ее, не перебивая.

– Как тебе ведомо, мне восемнадцать лет. Еще два года назад, была я чистым и доверчивым ребенком, с натурой, возможно, излишне живой и любопытной мира, но вместе с тем и сентиментальной. По воле родителей меня отдали на обучение в монастырь бенедектинок неподалеку от Салтоны, где почти полгода святые сестры уговаривали меня навечно предаться службе божьей. Об этом же мечтала и моя мать, желая, чтобы все наше состояние, не разделенное, могло стать достойным приданым для моей старшей сестры. Не могу сказать, что жизнь монашки казалась мне особо притягательной, но, словно телушка покорная, я готова была поддаться объединенной воле неба и семейства. Но, не успел пройти месяц пребывания меня послушницей, как в дел ворвался сатана в лице monsignore Карло Ферри, нынешнего розеттинского викарного епископа.

– Он мне знаком, – сказал я, вспоминая неприлично элегантного как для священника мужчину, который прощался со мной и с Мазарини, когда мы покидали розеттинскую резиденцию нунция.

– Тем лучше ты поймешь впечатление, которое произвел на меня этот прелат. Ему было сорок лет, и был он красив, словно святой Георгий. Мне казалось, будто бы я ему особенно припала к сердцу, поскольку под предлогом заботы о совершенствовании моей души, беседы со мной он вел долгие, забирал на прогулки за стенами монастыря. Ну и я, наивная, тут же полюбила так, как если бы полюбила земное воплощение самого Христа. Не помня ни предостережений своей матери, ни наук матери-настоятельницы, без колебаний отдала я ему свою душу, а потом и тело. Как могла я так поступить? Ферри внушил мне, что наше телесное соединение не является грехом, а только лишь окончательным испытанием перед посвящением Господу. "Ты обязана знать, от чего отрекаешься", – повторял он.