Марчин Вольский - Реконкиста

– И ты ему поверила?

– Поверила, потому что хотела поверить. Ведь ты знаешь, что кровь у меня излишне горячая. Потому, когда пошел первый страх, меня объяли увлеченность и горячка, истинная febra amorosa . А еще я поверила заверениям monsignore , будто бы он любит меня больше жизни, и что сам Господь дает нам отпущение грехов.

И была я ослеплена, словно бабочка, летящая к свече, пока не нашла доказательств тому, что помимо меня, у него имелись и другие. Как-то раз наша библиотекарша, сестра Лучелла, призналась мне со слезами, что она тоже была его любовницей.

– И что ты тогда сделала?

– Я сбежала из монастыря и во всем призналась своей матери. Она мне простила, хотя, точно так же, как и я сама, не знала еще самого страшного, а именно, того, что под сердцем я ношу грешный плод позорной страсти. На четвертом месяце беременности, раздираемая отчаянием, приехала я к своей тетке в Сан Витале, о которой говаривали, будто бы она занимается колдовским искусством, во всяком случае: помогает опозоренным женщинам. После того, как я уговорила ее своими рыданиями, она изгнала плод. Да, maestro ! Совместно мы убили мое дитя! Знает ли кто-либо из мужчин, чем является подобный поступок для женщины… Долгую неделю валялась я в горячке, ожидая смерти и жалея, что та никак не приходит. Но я выжила. У меня была надежда на то, что это означает возможность божьего прощения. На последней пасхальной неделе, посещая Розеттину, я решила исповедоваться. Со всей откровенностью призналась я в страшных своих грехах одному доминиканцу в исповедальне костела Сан Марко. И в своей глупости считала, будто бы получила отпущение грехов. К сожалению, из лап Люцифера попала я в когти Вельзевула. Fra Якопо верно понял ценность услышанной им исповеди.

– Fra Якопо? – тут я почувствовал, как мой пульс ускорился.

– Ну да, наушник эрцгерцога. Воистину: человек родом из преисподней. Поскольку я не сообщила ему своего имени, он потратил массу усилий. Он отыскал меня, мою тетку, могилку в урочище… А потом посетил меня в Монтана Росса и, попросив о возможности переговорить минутку в стороне, показал мне одеяльце с разлагающимися останками. "О, Боже!", шепнула я. А потом потеряла дар речи от испуга. А монах грозил мне вечным проклятием, адским огнем, сожжением тетки на костре, процессом над всем моим семейством. Но одновременно он показал и шанс на выход. "Ты можешь стереть все свои проступки, дочь моя, – искушал меня, – служа слугам божьи". "Как мне следует вам служить?". "Мы научим тебя, ибо у тебя имеются ценые способности, которых нет у других наших сотрудников". Я еще не знала, что речь идет о моем теле и девичьих годах. Только мне весьма быстро пришлось обо всем узнать, многому научиться. Следует признать, что чрезмерно fra мною не пользовался. Один раз, изображая монашку, я согревала постель одному кардиналу из Урбино, от которого несло козлом, зато я добыла доказательства его связей с французами. Другой раз я похитила письма у посланника русского царя. Моя невинная внешность, по мнению fra Якопо, была моим величайшим козырем. Еще он манил меня обещанием, что после того, как я отслужу три года, он позволит мне выгодно выйти замуж. С его стороны я получу полнейшее отпущение грехов. Я уцепилась за эту надежду, отодвигая от себя очевидную истину, что никто и никогда меня не освободит. Не для того ведь инквизитор обучал меня фехтованию и верховой езде, пользованию стилетом и ядами, подслушиванию через стену с помощью приложенного стакана и написанию донесений симпатическими чернилами, чтобы свои дни я завершила как домашняя квочка. И, между тем, ты уж прости мою откровенность, обманывать людей мне стало все больше нравиться, ну а соблазнение мужчин… Ты сам знаешь, грех гораздо более привлекателен, чем добродетель. А потом ты вошел в дом моего отца. И случилось нечто удивительное. Ты и вправду увлек меня.

– И потому ты донесла о моем появлении людям Ипполито?

– Пречистой Девой клянусь, нет! На тебя донес Асканио, поверенный отца, не я. Этот ублюдок всегда увивался за мной. Я же, когда тебя посадили за решетку, поняла, что по-настоящему люблю тебя. И я делала все возможное, чтобы помочь тебе. От брата Якопо я вынудила обещание, что к тебе станут лучше относиться, я чуть ли не умерла, когда узнала, что тебя подвергли пыткам, и сходила с ума от радости, узнав о приезде синьора Мазарини.

– И потому охотно согласилась на роль Иуды.

– Если бы не я, за вами послали бы других шпиков. Я же хотела быть с тобой. Впрочем, fra Якопо утверждал, что смогу защищать тебя от французов. Еще он обещал, что когда уже тебя поймают, я поеду с тобой к венскому двору, где ты поступишь на службу к императору. Ты мне веришь? – Тут она обратила ко мне свои огромные, наполненные слезами глаза. – Веришь?

– Мне хотелось бы, – ответил я, стараясь не проявить то, насколько я тронут. – Но мне нужно время, чтобы забыть. – После чего, отдав краткий поклон, я вышел из ее каморки.

Около полудня Мазарини, по моей просьбе, позволил девушке покинуть трюм. Мне было интересно, не попытается ли она соблазнить кого-нибудь из экипажа. Только мы не заметили, чтобы она предпринимала подобные попытки. Переодетая, как и прежде, в пажа, часами просиживала она на носу, глядя на расступающиеся волны. Я же присматривался к ней издали, так как не мог ни подойти, ни прекратить свое наблюдение.

А на четвертый день путешествия, проплыв мимо мрачных стен крепости Иф, "Святая Женевьева" прибыла в порт Марселя.

О надеждах, которые возлагал на мою особу Великий Кардинал, более свидетельствовал эскорт, ожидавший нас перед портом. Десять молодцев в плащах со знаками королевских мушкетеров – это было явно слишком большой свитой как для неофициального приветствия папского легата и итальянского интеллектуала. Небольшим отрядом командовал молодой человек, которому еще не исполнилось тридцати лет, худощавый, с узким лицом, которому острые дуги бровей придавали выражение хитрости и коварства, за то шельмовская улыбка говорила оь открытой и чистосердечной натуре.

– Познакомьтесь, мастер, с месье младшим лейтенантом Шарлем де Баатцем, – представил мне Мазарини этого сорвиголову. – Надеюсь, что ты станешь его другом, ибо ничто так не вредит здоровью, как быть врагом месье де Баатца.

– Вообще-то говоря, у меня нет врагов, – с улыбкой заметил на это младший лейтенант.

– И как такое возможно?

– А никого из них уже нет в живых, – спокойно ответил молодой командир.

Слыша подобную похвальбу, я хотел было возмутиться. А Мазарини лишь усмехнулся.

– Это хорошо, что Его Высокопреосвященство этого не слышит, ведь он ужасный противник дуэлей и уже двадцать лет назад издал указ об их категорическом запрете, который, естественно, нашего приятеля никак не касался.