Марчин Вольский - Реконкиста

Я спросил, а не знает ли он, случаем, кем были нападавшие. Мазарини пожал плечами.

– Наемные sbirri . Такие, в основном, даже и не знают, на кого работают. Но, пока не забыл, для вас имеется еще один подарок, – говоря это, он вынул маленькую коробочку, а в нем золотой перстень замечательной работы с буквой "L", вырезанной в сердолике. – Мать благодарит вас за сына, – тихо сказал он, не позволяя ответить. – Ну а теперь уже идите, маэстро, поскольку Его Высокопреосвященство не может дождаться встречи с вами.

Я ожидал найти кардинала в хорошем настроении, но обнаружил его исключительно хмурым, хотя, в знак приветствия, он обнял меня очень даже сердечно. В течение неполных шести месяцев от нашей последней встреч он сильно сдал, его кожа приняла фактуру лежалого пергамента. Можно сказать: он еще жил, но все более походил на собственный дух.

Я собирался ознакомить его со своим планом, но перед тем, чтобы он увидел экспозицию наиболее любопытных изобретений, которую Амбруаз вместе с Идрисом приготовили в одной из галерей Пале Рояль. Кардинал добрый час слушал о наших достижениях, не щадя похвал и слов изумления, с громадным интересом глядя в микроскоп или осматривая зажигающуюся электрическую лампу, но все время казался мне в какой-то мере отсутствующим. Ради кульминационной презентации мы спустились в тайный дворик, о существовании которого, глядя снаружи на толстенные стены резиденции, сложно было и догадываться. Там я заметил "Идрис-3" с полным диском патронов и крутящегося перед ним Мардину. Под стеной стояли манекены из бумаги и ткани, но Ришелье поменял нам сценарий. Как только мы туда спустились, открылась дверь, ведущая в подвал, и на дворик вытолкнули с десяток грязных оборванцев. Я окаменел.

– Ваше Высокопреосвященство, вы же, наверное, не намереваетесь…

– Намереваюсь, мой шевалье! – Впервые за сегодняшний день улыбка появилась на узких губах кардинала. – Их привезли из Бастилии; все это осужденные на смерть преступники: отцеубийца, разбойник, отравительница, фальшивомонетчик, содомит, фальшивый пророк… Этот перечень я слушал невнимательно, ломая себе голову над тем, как объяснить кардиналу, что в Объединенной Европе не должна существовать смертная казнь, как вдруг слова "фальшивый пророк" разбудили мою бдительность. Полуголый смертник был лохмат словно медведь, еще довольно молодой, хотя и преждевременно поседевший, тем не менее, настолько неровно, что был похож, скорее, на неизвестную разновидность волосатой зебры, чем на людское создание. Голову он опустил, бурча себе под нос то ли молитвы, т ли проклятия. Но под тяжестью моего взгляда он поднял глаза, и чуть ли не заорал…

– Альдо, христовыми ранами заклинаю, вытащи меня из этого дерьма, пока здешняя темнота не покрошила меня на салат!

– Вы знакомы? – Ришелье казался изумленным.

– Не совсем уверен, – сказал на это я. – Но был бы рад переговорить с ним отдельно.

– Да разве могу я отказать тебе в чем-либо? – добродушно улыбнулся мне Первый Министр, и уже через мгновение д'Артаньян подвел ко мне лохматого осужденного.

– Оставь нас одних, приятель, – попросил я мушкетера, переходя с мохнатым созданием в небольшую комнатку.

Там несколько минут мы кружили один вокруг другого, молча приглядываясь друг к другу, словно два борца перед боем. В конце концов, заключенный буркнул:

– Черт меня подери! Альдо Гурбиани снимает фильм из разряда плаща и шпаги?

И вот тут и я его узнал.

– Лино, Боже мой, что ты делаешь в мире, являющемся исключительно творением моего собственного воображения?

– Именно об этом, Альдо, я тоже хотел спросить тебя, всегда ли ты обязан забирать у меня самые классные выражения?

Расставаясь с Лино Павоне более двух лет назад на перевале святого Бернара, в обстоятельствах, не стану таить, довольно экстремальных, я не предполагал, что когда-либо его увижу. Впрочем, этот бывший хиппи и бывший пацифист, компьютерный гений и предводитель розеттинских нищих, независимый философ и информатор мафии, исчез вместе со своими дружками из моей жизни и канализации Розеттины, словно его там никогда и не было. Ну а вероятность того, что я встречу его в XVII столетии в Пале Рояль была настолько ничтожной, как и обнаружение одной-единственной пылинки во Вселенной.

Во дворике разлаялся пулемет, я инстинктивно вздрогнул, а Лино только вздохнул.

– Спрашиваешь, что со мной происходило? Ну что же, после наших совместных приключений почва в Италии как-то начала прижигать мне ноги, поэтому я, как можно быстрее, рванул оттула и через Мальту добрался до Ливии. Но долго я там не выдержал. Впрочем, а кто способен выдержать в Ливии, кроме ливийцев, у которых, в основном, выбора и нет? Напиться не разрешается, а за малюсенькое "барабара" грозит топор палача или брак с арабкой, что, говоря по правде, то на то и выходит. Так что поплыл я дальше, где-то в течение сезона торчал в Хургаде на Красном море в качестве инструктора по дайвингу в отеле "Сенд Бич". Там, в свою очередь, дамочек, в особенности, немецких туристок с бешенством матки, до и больше; так что когда я предложил предложение поработать в любимой отчизне, не колебался ни минуты. Товарищи из Партии Зеленых устроили мне паспорт, приятную, хотя и фальшивую личность и работу на Лаго Ванина.

– Чтоб ты сдох! Со своими экологическими убеждениями ты пошел работать на атомную электростанцию?

– В этой профессии я немного кумекаю, а помимо того, работой этого я бы не назвал Я то думал, точно как и мои зеленые приятели, о маленьком таком саботажике в интересе общества. Небольшая такая утечка, много шума в прессе, и им пришлось бы прикрыть этот объект, который сидит словно чирей на шее у Розеттины.

– Ты мечтал про новый Чернобыль?

– Не преувеличивай. Чернобылишко. Никаких жертв. К сожалению. Но оказалось, бордель там был хуже, чем я подозревал. Мои действия вызвали преждевременную аварию и взрыв… Нуи за пару минут я принял в себя столько рентген, что в течение ближайших ста лет мог бы светиться вместо креста на башне Санта Мария дель Фрари.

– Ты погиб?

– Должен был, но, насколько помню, я жил, и даже находился в сознании. Меня забрали в больницу, ну, знаешь, в ту современную клинику над рекой: стекло, алюминий и другие прибамбасы.

– А помнишь, когда все это случилось?

– Ясен перец. Тринадцатого июня.

На миг я прикрыл глаза. Тринадцатого июня! День моей операции. Моника даже предложила перенести ее на день, но я вместе с доктором Мейсоном утверждали, что для нас чертова дюжина – это счастливое число.

– Подробности помню слабо, – продолжал Лино. – Медбратья в скафандрах космонавтов привезли меня на больничную стоянку, меня усадили в лифт… И вот тут: бабах…