Марчин Вольский - Реконкиста

Даже если все это мне только снилось, это был самый реальный из всех возможных снов. Невероятный и неправдоподобный, как и все то, что случилось со мной в последнее время. Кто же, помимо отца Педро, мог предполагать, что нам удастся! Мы очутились у цели. В самой средине Волшебной Горы, в таинственном городе Цибола.

Довольно-таки давно, когда я был гораздо моложе, мною была отмечена существенная черта, отличавшая меня от остальных моих ровесников – хроническое отвращение к браваде. Даже в том возрасте, когда подросткам в голову приходят самые глупые замыслы, я присоединялся к реалистам. Если в школе или на улице готовилась драка, которой нельзя было избежать, я предпочитал отправить туда более сильных соучеников. Гораздо более разумным способом мне казалось применение силы своего ума, чем необходимость подвергать ущербу собственное здоровье.

Помню, как школьного амбала Эрнесто, с толстой воловьей шеей и с кулаками величиной с буханки деревенского хлеба, я цинично убедил в том, что он мой кузен и, благодаря этому, по женской линии происходит от самого Юлия Цезаря, на которого он, как по мне, удивительно похож. Таким образом, я приобрел себе охранника, каких сало. С тех пор в какой-либо малоприятной ситуации достаточно было крикнуть: "Кузен!" и спрятаться за спину Эрнесто, чтобы большинство проблем решились сами собой.

Не очень-то благородно. Scusi . Зато насколько же действенно!

Я не любил фраеров. Не понимал героев risorgimento [32] Рисорджименто – историографический термин, обозначающий национально-освободительное движение итальянского народа против иноземного господства, за объединение раздробленной Италии, а также период, когда это движение происходило (середина XIX в. – 1861); рисорджименто завершилось в 1870 году присоединением Рима к Итальянскому королевству. , героев обеих мировых войн, людей, отдающих свою жизнь ради других.

Так что я делал в этой группке явных безумцев, готовых умереть за Европу: грязную, рассорившуюся, умытую в крови; континент костров, на которых сжигали людей; населенный толпами больших и малых бандитов? Аргумент, что, вместе с тем, это был континент Корнеля и Расина, начинающего Мольера, Паскаля и Декарта – красиво выглядит лишь на страницах учебника. Гораздо хуже, когда за него приходится подставлять собственную голову.

Говоря откровенно, я не слишком люблю людей как вид; скажу больше, за исключением пары типов, которыми от всего сердца восхищаюсь, и немногочисленных личностей, которых люблю, все остальные волновали меня в той же степени, что и галапагосские пингвины, которым угрожает течение Эль Ниньо, или же близкие к вымиранию мускусные быки в Гренландии. Уж слишком хорошо мне знакомы большинство мотивов, которыми люди руководствуются в своих обыденных поступках. Как правило, они нищие, примитивные и плоские, словно тарелка, которую лиса подсунула аисту. Мне отвратительно вечное перемалывание ходовых взглядов, погружение в трюизмах и приземленность большинства представителей homo sapiens , которые, вместо в храмах науки и веры, свободное время проводят в супермаркетах и перед телевизором. В еще меньшей степени я мог идентифицировать себя с жителями эпохи барокко. С чего это я уперся умирать ради их дела? Ну да, нео-ацтеки доставали меня, как мало кто еще, и я с громадным желанием отплатил бы за их предыдущие преступления, вот только с гораздо большей охотой я сделал бы это, сидя в каком-нибудь теплом и безопасном командном бункере.

Легче всего было бы отступить – вот только, мог я это сделать? Я ведь событий не контролировал. К тому же, их сплетение сделало меня предводителем похода. Так что я мог сделать? Убраться в тыл, как Ансельмо? Потерять лицо, к тому же без грамма уверенности в том, что при этом спасу голову?

Я завидовал простым мотивациям моих товарищей – жизнь Фруассарта была одним громадным вызовом и поиском смерти. Эбена направляла слепая верность, похоже, то же самое было и в случае Мигеля; Фушерону было достаточно приказа (капитан мушкетеров не принадлежал к кругу лиц, конструирующих свою жизнь вокруг тщательных автовивисекций); для де Лиса главным демиургом было любопытство. Ну а Павоне?

Его я знал дольше, чем всех остальных, но он все так же оставался для меня загадкой. Быть может, по сравнению с другими, он был человеком, чья судьба была окончательно разбитой.

Сам же он постоянно заявлял о том, будто бы любит приключения, что впервые живет на полную катушку и за собственный счет.

– Чего мне бояться, Альдо, – повторял он. – Оба мы, словно человечки в компьютерной игре, получили вторую жизнь; так чего нам опасаться?

Над прудами и сетью каналов, в которые превратилось давнее озеро, окружающее храм, поднимался туман. В эту пору город казался обезлюдевшим и был похож на кинематографические декорации перед началом съемок. Только иллюзия не была полной; благодаря исключительной акустике котловины, даже отдаленный скулеж пса или стук шагов патруля, проходящего возле северных ворот, можно было слышать в любой точке кратера.

Через пять минут после нашего появления из-под воды, под аккомпанемент тихих всплесков к нам присоединилась группа Фруассарта. Жестом я указал Гаспару направление движения. Обойдя святилище, он должен был идти по ирригационному каналу (Альваро начертил его на своем плане) в район взлетно-посадочной площадки. Мы постановили, что в случае провала, обе группы, любой ценой избегая потерь, должны возвращаться в пещеры подземной реки. Если же нашу суточную разведку удалось бы сохранить в тайне перед туземцами, после заката мы должны были бы встретиться на этом же самом месте. А там уже совместно решать, что делать дальше.

– Ну а если ситуация заставит вас вступить в бой, – спрашивал шепотом Фруассарт, – а нам удастся захватить одно из летающих суден, что тогда?

– Уходите из Циболы, не обращая внимания на нас. Мы как-нибудь справимся.

– Чтобы мы вас здесь оставили одних – такое исключено, – упирался Лино. – Из того, что мне известно, противовоздушного оружия у них нет. Если нам удастся захватить какую-нибудь машину, то, во-первых, мы уничтожим посадочную площадку с другими летающими объектами, а потом прилетим за вами. Окружим храм пару раз, и как только вы выйдете на террасу, заберем вас, а потом попробуем устроить им здесь Содом и Гоморру.

– Даже если нас не заберете, но у вас будет возможность бомбардировать внутреннюю часть кратера, не колеблитесь ни секунды, – сказал я.

Последние рукопожатия – и вперед марш. Семеро против Циболы.

По причине низкого уровня воды, зеркало пруда отделяло от края тротуара добрых шесть локтей. Устроив акробатическую пирамиду, мы помогли Мигелю выбраться наружу, а тот поочередно вытащил наверх де Лиса, меня, а под конец – Фушерона.