Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— Верно, нет, — ухмыльнулся воин. — Но я почём знаю, что у вас на уме? Может, вы — вражеские лазутчики? Уж извините, нам придётся связать вам руки — а в кочевье уж разберёмся, кто вы.

Десятник взмахнул рукою, и ряд воинов ощетинился стрелами. Двое из них, впрочем, тут же закинули луки за спины и, спешившись, сноровисто связали руки «сказителям». Сильно пахнуло не мытыми с рожденья телами — судя по всему, воины рода Соболя исповедовали чёрную шаманскую веру Бон.

— Хорошая сабля. — Десятник внимательно осмотрел снятый с Баурджина клинок. — Зачем она музыканту? Это же не хур и не бубен.

— Мы ходим везде, — спокойно возразил князь. — А в дороге случается всякое.

Обитатели кочевья — человек с полсотни, — молча столпившиеся на площадке перед главным гэром, настороженно наблюдали, как спешившиеся воины помогают спуститься с коней связанным пленникам.

— Кого поймал, Эттэнгэ? — выкрикнули из толпы.

Десятник, как выяснилось, был человеком вежливым и незаносчивым, поскольку выкрик не проигнорировал, а, повернувшись на голос, ответил вполне обстоятельно:

— Мы взяли их у настила. Говорят, что бродячие музыканты-сказители, но при них оружие, да и сами они весьма подозрительны. Я думаю, это разбойники с Чёрных гор, о которых нас предупреждали соседи.

— Разбойники? — вдруг возмутился Гамильдэ-Ичен. — Посмотрите-ка внимательней, добрые люди? Ну, разве мы похожи на разбойников? Они ж все — злобные упыри, а наши лица — посмотрите! — милы и приветливы!

В толпе засмеялись, и Баурджин по достоинству оценил придумку парня — где весёлый смех, там нет места ненависти, подозрительности и страху.

— Велите-ка развязать нам руки да дать хур! — засмеялся нойон. — И тогда вы увидите, какие мы разбойники. Споем вам длинную песню о весёлом арате. Небось слышали? Нет?! Ну, там ещё про то, как он ночью, хлебнув для храбрости арьки, пошёл к одной вдовушке, да, перепутав гэры, нарвался на старшую жену хана. Ну? Неужели не слышали?

— Нет, не слыхали!

В толпе явно оживились и повеселели, ну, прямо как в захудалом колхозе при виде рукописной афиши, извещающей о приезде артистов райфилармонии.

— Эй, Эттэнгэ! — послушались крики. — И правда, может, разрешишь им спеть? Посмотрим, какие они музыканты!

— Да ну вас, — десятник отмахнулся, — сначала доложу старейшине и шаману. Как решат — так и будет. Они не вернулись ещё?

— Нет. Вернулись бы — давно б здесь были.

— Жаль… — Десятник обернулся и, подозвав какого-то мальчишку, велел тому мчаться на пастбище.

Паренёк — чумазый босоногий оборвыш — ловко поймал бродившую у гэров лошадь и, вцепившись в гриву, быстро унёсся прочь.

Баурджин посмотрел на десятника:

— Ну а мы пока чего-нибудь вам расскажем, Эттэнгэй-гуай, если ты, правда, не возражаешь?

— Не возражает, не возражает, — закричали собравшиеся. — Эй, дуучи, спой нам, про что обещал. Или — про северных людоедов. Чтоб страшно было до жути!

— Спеть — это к ним, — нойон небрежно кивнул на своих связанных спутников, — а я вам не какой-нибудь там нищий певец, я — артист разговорного жанра, сказитель!

— Так рассказывай же, улигерчи! Надоело ждать!

— Ну, уж это как ваш участковый решит. — Баурджин оглянулся на десятника.

— А, рассказывайте! — почесав голову, махнул рукой тот. — Всё равно ждать. Только учтите — руки мы вам не развяжем.

— А как же играть?

— Не знаю, — усмехнулся воин. — Придумайте что-нибудь, на то вы и улигерчи-дуумчи.

— Что ж, делать нечего, — нойон посмотрел на парней. — Сейчас я начну сказание, а как притопну ногой, повторяйте хором последнее слово. Все поняли?

— Поняли. Повторим.

— Ну, что ж… Как говорится — с Богом!

Плохо было то, что убойная поэма Некрасова «Мороз, Красный нос» в данных конкретных условиях ну никак не годилась — обещано-то было нечто другое. А что — другое? Баурджин-Дубов долго не думал, взяв в качестве литературной основы выступления людоедку Эллочку Щукину из «Двенадцати стульев».

— В одном дальнем кочевье жила-была баба!

Нойон притопнул.

— Баба!!! — на два голоса в унисон выкрикнули Гамильдэ-Ичен и Сухэ.

— Не доила она коров…

— Коров!!!

— Не делала сыр долгими зимними вечерами…

— Вечерами!!!

— И даже овечью шерсть не пряла!

— Не пряла!!!

— Вот сучка! — возмущённо выкрикнул какой-то седобородый дед. — На кой ляд такая баба?

— Тихо ты, Харгимгийн, не мешай! Тебе-то уж точно уже никакой не надо!

Старик притих, и ободрённый первым успехом нойон продолжил сказание дальше:

— А все сидела, да смотрелась в медное зеркало!

— Зеркало!!!

— Любовалась собою.

— Собою!!!

— И все завидовала жене хана.

— Хана!!!

— Ханша пошьёт тэрлэк из шелка…

— Шелка!!!

— И она — из простого сукна.

— Сукна!!!

— А бедный муж её, простой арат, с утра до ночи работал!

— Работал!!!

— Пас на дальних пастбищах скот.

— Скот!!!

— А жена его упрекала — нет у меня расписного тэрлэка…

— Тэрлэка!!!

— Ожерелья жемчужного нет у меня.

— У меня!!!

— Плохой ты муж, парень!

— Парень!!!

Вдруг послушался топот копыт. Все повернулись и посмотрели в сторону быстро приближавшихся всадников. Первый испуг быстро сменился радостью.

— Хэй-гэй, наши! Вождь с шаманом скачут и пастухи. Эх, не дали дослушать…

Десятник Эттэнгэ приосанился и выехал на середину площади, к «артистам».

— У спрятанного настила задержаны трое подозрительных. Говорят, что сказители-музыканты.

— Музыкаты? — Старейшина, сморщенный смешной старичок с седыми прядями волос, выбивающимися из-под войлочной шапки, обрадованно уставился на задержанных. — Вот так послали боги! Как раз вовремя — случка прошла удачно!

— Случка прошла удачно! Удачно… удачно… — радостно зашептали в толпе.

— Да, удачно! — подбоченясь, ещё раз подтвердил старейшина. — Посему — сегодня вечером объявляю праздник. Верно, Голубой Дракон?

Тот, кого он назвал Голубым Драконом, смотрелся куда импозантней, да и вообще, выглядел, пожалуй, внушительнее всех. Смуглое горделивое лицо с орлиным носом, упрямо выпяченный подбородок, брови вразлёт, длинные волосы, чёрные как смоль. Сам мускулистый, поджарый. Красавец мужчина, что и говорить. Этакий индеец. Глаза ничуть не узкие — большие, тёмные, внимательные, а вместо шапки — зубастый череп птеродактиля, выкрашенный голубой краской. Ну, правильно — Голубой Дракон. Голубой — цвет вечности, верности и спокойствия. Странный цвет для шамана, колдуну бы больше пошёл чёрный. Это ведь шаман, кто же ещё-то? В такой-то шапке! Да и на шее — ожерелье из змеиных голов. Красивое… видать, этот шаман большой модник… и разбиватель женских сердец, право слово, ишь как посматривают на него местные молодайки! Словно кошки на сметану.