Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— Ты — Баурджин из рода Олонга? — увидав вышедшего из юрты юношу, девчонка подъехала ближе.

— Я. — Баурджин улыбнулся. — А ты откуда меня знаешь?

— От верблюда! — неожиданно расхохоталась незнакомка. — Я — Гэмбикэ. Садись. Едем.

Эх, знать бы, красивая она или не очень? Если не очень — то зачем, спрашивается, с ней куда-то там ехать? Ну, разве что так, прокатиться-развеяться. Тоже дело.

Юноша решительно взобрался в седло и, дав шенкеля коню, повернул голову:

— Так, всё-таки…

— Меня прислала Гурбесу-хатун, — на скаку пояснила девушка. — И велела развлечь тебя.

— Неплохо сказано!

— Вообще-то я сначала и не собиралась ни за кем ехать, — Гэмбикэ тут же охолонула парня. — Гурбесу ведь мне не хозяйка, просто подруга…

— Чего ж поехала? — несколько уязвлённо спросил Баурджин.

— А так, — девушка весело рассмеялась, — думаю — может, сама развлекусь? А то скукота тут, в кочевьях. Слава Христородице — скоро выхожу замуж за богатого и влиятельного нойона. Он с Селенги, обещал обязательно меня выкрасть и сделать главной женой!

— С Селенги? Меркит, что ли?

— Да Бог его ведает… Меркит так меркит, мне-то что? Лишь бы был богат и знатен. Знаешь, Баурджин, все эти песни о неземной любви меня совсем не прельщают. Обычно их поют те, у кого за душой один конь да аркан. Нет уж, за такого я не пойду!

— Не любишь, значит, бедняков?

— Нет. А за что их любить? Трудиться надо, ловить удачу — тогда и не будешь бедным, ведь так?

— Ну… — Баурджин задумался. — Тут ситуация сложная. Кому как повезёт.

Во, выкрутился, хоть и сидел где-то там глубоко в подкорке пресловутый классовый подход.

Ехали недолго. Кочевье оказалось совсем рядом с ханской ставкой: десятка полтора довольно просторных юрт. Богатое.

— Сюда. — Гэмбикэ придержала коня около крайней юрты из синего, с белыми узорами, войлока. — Входи, не бойся. Здесь никого нет.

И тут же из юрты выскочил русый мальчишка в длинном монгольском халате и босиком. Поклонился:

— Все ль по-хорошему, госпожа?

— Ты ж говорила — никого нет? — не удержался Баурджин.

Девушка оглянулась:

— Никого — кроме слуг. Это — Гали, мой раб. Хочешь, он почешет тебе пятки?

Юноша передёрнул плечами:

— Нет, что-то не очень хочется.

— Ну, как знаешь. Входи, входи же!

Внутренне убранство юрты оказалось под стать внешнему облику. Белые бараньи кошмы, шёлковые перегородки, золочёные светильники вокруг жарко горящего очага.

— Гали, подавай вино! — скинув шубу и шапку, деловито распоряжалась Гэмбикэ. — Вкусное, рисовое, что на той неделе привозил Куркудай-нойон. Да смотри, не перепутай с кумысом!

Юный раб поклонился и юркнул за шёлковую занавеску.

— Ох уж эти слуги, — вздохнув, посетовала девушка. — Редко встретишь средь них хоть одного разумного. Вот и Гали — сначала делает, а уж потом думает.

— Это качество свойственно не только слугам, — философски заметил гость, пристально разглядывая хозяйку.

Не сказать, что красавица, но… Лицо смуглое, но не той смуглоты, что кажется иногда грязью, а, так сказать, аристократической, словно бы загорелое, такая же смуглявая и вся кожа, по крайней мере, та, что была сейчас видна в разрезе халата. Глаза — пронзительные, золотисто-карие, с тем самым особым магическим разрезом, что отличает всех женщин Востока. Такие глаза бывают у повелительниц. И роскошные тёмно-рыжие волосы, заплетённые в две тугие косы. И стройное тело, вот только грудь… грудь под халатом была не видна.

— Ты словно бы меня раздеваешь — такой сейчас у тебя взгляд. — Гэмбикэ облизала губы. — У, волчище! Ну, раздень же меня, раздень!

Баурджин не заставил себя просить дважды — уж если девушка чего хочет, так всё равно добьётся, тем более такая девушка, как эта Гэмбикэ…

Сорвав с девчонки халат, Баурджин осторожно погладил обнажённое тело — плечи, живот, грудь… маленькую, но с большими сосками…

Гэмбикэ застонала и, сбросив с себя остатки одежды, буквально накинулась на юношу… Изголодалась, что ли? Скорее всего…

Баурджин повалился на кошму, точнее, это Гэмбикэ его повалила, сама же уселась сверху, закатывая глаза…

Всё ж она была красива… Красива не той красотой уже расцветших женщин, а той, пока ещё не очень заметной, маленькой и стыдливой, красотой юных дев, бутонов, из которых вот-вот распустятся розы.

Мысли эти вихрем пронеслись голове юноши, а вскоре он уже не думал вообще…

— Эхх!

Изогнувшись тигрицей, Гэмбикэ дёрнулась в последний раз и, громко застонав, обессиленно упала на грудь Баурджина.

— Ты — волшебница, — гладя девушку по спине, прошептал тот. — Степная колдунья.

Гэмбикэ улыбнулась:

— Всё ж таки не зря я послушалась Гурбесу… Не зря… Впрочем, ты даже не думай рано уйти!

— А я и не думаю!

В этот момент откуда-то со стороны входа вдруг послышался шум, словно кто-то, споткнувшись, чуть было не свалился в очаг.

— Кого там ещё принесло? — не слишком-то вежливо поинтересовалась хозяйка.

— Я, госпожа. Твой верный раб Гали. Принёс вино, как ты велела.

— Вино? Так давай его скорее сюда, кой же чёрт ты там ползаешь?

— Упал, госпожа.

— Упал? Вот чудище! Только не говори, что ты его разлил, наше вино…

— Не, не разлил. У нас оно вообще закончилось!

— Что-о? А ну-ка, иди сюда!

— Иду, хозяйка!

— Иди, иди…

Ничуть не стесняясь, Гэмбикэ, как была — голая — вскочила на ноги и, ловко ухватив слугу за ухо, принялась со смаком трепать:

— Вот тебе, вот!

— Ой, госпожа, больно!

— Ещё не так будет больно! Признавайся, плут, — это ведь ты выпил вино?

— Ой, госпожа… Я ведь принёс… Целый кувшин!

— Что? Целый кувшин? — Гэмбикэ наконец отпустила парня.

А тот смотрел на неё таким влюблёнными глазами, такими, что… Если б на Баурджина так смотрела какая-нибудь девчонка, он бы на ней, наверное, женился, как честный человек.

— Так что там в твоём кувшине, плут?

— Вино, госпожа. Рисовое или яблочное… Мне дал его ушастый Чооронг, слуга хана Эрхе-Хара.

— Где ты его видел? — тут же переспросила девчонка. — Отвечай же!

— Здесь, госпожа, в нашем кочевье.

— Так он что же, тут один, этот твой Чооронг?

— Нет, госпожа, со своим хозяином.

— Так бы сразу и говорил, плут! — Гэмбикэ залепила слуге смачный подзатыльник. — Это что же, выходит, Эрхе-Хара проспался-таки после вчерашнего?

— Да, он, похоже, совсем проспался. Даже почти не шатается в седле.

— А куда едет, к нам?

— Не, не к нам. Чооронг сказал — к славному хану Инанч-Бильгэ едет его хозяин. Едет, чтобы пить, гулять и веселиться!

— То-то не нагулялся ещё, бедняга! Вина ему, что ли, мало?

— Не, вина он не хочет. Хочет чего покрепче. У Инанч-Бильгэ, сказал, есть!

— Вот, пьяница! — сплюнула в сердцах Гэмбикэ. — Значит, Эрхе-Хара к Инанч-Бильгэ на пир едет?