Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Там же, в долине, его друзья ждут!

Качнув головой, юноша решительно зашагал к скале. Шагал, насвистывая Ива Монтана. А в мысли его настойчиво лезла давешняя златовласка — красавица из древнего племени Дара. Так была она или не была? А чёрт его знает.

Несмотря на общепринятую полигамию, женщины играли важную роль в социальной жизни монголов.

Жаркая волна радости охватила Баурджина, едва он спустился с гор. Там, в долине, вот уже совсем рядом, он увидел своих. Это были они — юноша узнал здоровяков Кооршака с Юмалом и рядом с ними щуплую фигурку Гамильдэ-Ичена. Здоровяки с уханьем ломали хворост для костра, а Гамильдэ-Ичен большой деревянной ложкой помешивал булькающее в котле варево.

— Эй, парни! — ещё издалека закричал Баурджин. — Кого запромыслили?

— Кто там орёт так громко? — оглянулся Юмал. Раненая рука его по-прежнему была замотана тряпкой. — Что там за бродяга, что за безлошадник? Может быть, это разбойник? Не стоит ли нам прогнать его, братец Кооршак?

— Мне кажется, это вовсе не бродяга. — Гамильдэ-Ичен пристально всмотрелся в идущего, и вдруг радостная улыбка озарила его смуглое лицо. — Это же… Это же… Не верю своим глазам! Неужели Христородица услыхала наши молитвы?! Господи… Это же возвращается наш десятник Баурджин-нойон! Ну, наконец-то дождались. А эти дурачки, Гаарча с Хуридэном, не верили!

— Да, похоже, это Баурджин, — с улыбкой кивнул Юмал. — Значит, не зря мы тут сидели, Гамильдэ!

— Значит — не зря!

Парни обрадованно загалдели и кинулись навстречу десятнику.

— Эй, эй, поосторожнее, черти, не задушите! — смеясь, отбивался от объятий Баурджин. — Если так хотите, пусть уж лучше меня Гамильдэ-Ичен обнимает, от имени всех вас, а то вы, парни, больно уж здоровущие, того и гляди намнёте мне бока.

— Долгонько же мы тебя ждали, Баурджин-нойон! — Гамильдэ-Ичен довольно улыбался. — Вместо трёх дней — пять!

— Ничего себе! — удивился юноша. — Неужели уже пять дней прошло?

— Точно — пять! Мы уж собирались ехать, да Гамильдэ уговорил подождать. А что? Провизия есть. Айран даже!

— Айран? — Баурджин хлопнул глазами. — Да я смотрю, вы здесь совсем неплохо устроились — мясо, вон, варите, айран пьёте. Откуда у вас айран?

— Твой анда Кэзгерул Красный Пояс каждый день навещает нас, — пояснил Гамильдэ-Ичен. — Спрашивает, есть ли какие новости, да привозит провизию. Переживает. Гаарча с Хуридэном теперь в его десятке, ну а мы — сам видишь. Наверное, не стоит брать их обратно?

— Я бы нипочём не взял, — укоризненно пробасил Юмал. — Не бери их, Баурджин-нойон.

Десятник засмеялся:

— Думаю, не очень-то они и будут проситься назад.

— Обойдёмся и без них, — махнул рукой Гамильдэ-Ичен. — В роде Олонга подрастает немало добрых воинов. Пусть им пока мало лет — но ведь вырастут! Эх, скорей бы вернуться в родное кочевье!

— И чего ты там не видал, Гамильдэ? — вполне резонно спросил Юмал. — Ладно бы, тебя там мать ждала или любимая супруга, так ведь нет, никто не ждёт! Как и нас. И чего торопиться к Олонгу? Чтоб, как и раньше, пасти чужие стада?

Гамильдэ-Ичен ничего не ответил, лишь грустно вздохнул и повернулся к костру:

— Ой! А мясо-то уже совсем сварилось. Давайте есть.

Юмал покачал головой:

— Может, подождём Кэзгерула?

— А что, он должен приехать? — оживился Баурджин. — Вот славно!

— Да, он каждый день приезжал примерно в это время — уже не день, но ещё и не вечер. Баурджин-нойон, пока ждём, не расскажешь ли нам о своих приключениях? — Гамильдэ-Ичен уставился на десятника с жадностью не избалованного излишней информацией крестьянина. Юмал с Кооршаком, впрочем, смотрели на своего командира точно так же. С нездоровым любопытством, как не преминул бы съехидничать Дубов.

— Ну, что ж. — Баурджин уселся к костру и с удовольствием протянул к огню ноги. — Рассказывать-то, в общем, нечего. Помнишь, ты, Гамильдэ, как-то говорил о златовласой деве из золотой юрты?

— О демоне?! Да, говорил, не приведи Господи повстречаться!

— Так вот, у неё в гостях я и был.

— У кого?! — Парни с ужасом переглянулись. — Ты был у дара? И она тебя не сожрала?

— Как бы я её не сожрал! — Баурджин засмеялся и тут же пояснил уже более серьёзно: — Вообще-то она очень одинока, эта самая Кералан-Дара. Красивая, конечно… но, кажется, очень несчастная.

— Да ведь она людоедка! Правда, северные монголы, говорят, тоже едят людей…

— Ну, меня-то она не съела! Даже наоборот — накормила, напоила, уложила. Не она б — не знаю, как бы и выбрался — еле ушёл от погони.

Баурджин в подробностях описал все свои злоключения, не упомянув лишь о бурных любовных отношениях, возникших вдруг между ним и Кералан Дара. Зачем об этом рассказывать воинам? Распалять только зря.

В степи вдруг показался одинокий всадник, неспешно трусивший к костру. Вот он обогнул орешник, пропал — видать, спустился в овраг, — вот опять появился, уже хорошо стала видна лисья шапка и коричневый дээл из верблюжьей шерсти.

— Ну, вот он, Кэзгерул, — кивнув, Гамильдэ-Ичен потёр руки. — Теперь и покушать можно!

— Ишь, — переглянувшись, расхохотались здоровяки. — Привык к мясу!

— К хорошему быстро привыкаешь, — согласно кивнул Баурджин.

А его побратим-анда уже подъезжал к костру:

— Мир вам, парни. Что, опять никаких известий?

— Глаза-то протри, чудо! — поднимаясь на ноги, громко захохотал Баурджин. — Ну, слезай же с коня, братец! Дай-ка я тебя обниму!

— Баурджин! Брат! — Кэзгерул спрыгнул с коня, заключая анду в объятия. — Я знал, знал! Знал, что ты вернёшься! — По лицу юноши катились счастливые слезы. — А в войске Инанч-Бильгэ до сих пор пируют. И у нас теперь будет хороший повод! Ну, что сидите? — Кэзгерул обернулся к парням: — Собирайтесь, поехали!

— А мясо?

— Возьмите с собой.

Нельзя сказать, что появление Баурджина вызвало в стане Жорпыгыла Крысы какую-то радость, впрочем, и гнева тоже не вызвало, так, равнодушие. Правда, Жорпыгыл даже соизволил похлопать вернувшегося по плечу — всё ж таки это именно его десятник провернул такое хитроумное дело. Правда, малозначительное, но тем не менее…

— На пути домой присматривайся к бродягам, — вполне серьёзно посоветовал Жорпыгыл. — Набирай в свой десяток, наберёшь, так и быть, замолвлю за тебя словечко — получишь от отца летнее пастбище. Ну как, рад?

— Благодарю тебя, хан. — Баурджин вежливо поклонился.

Жорпыгыл ухмыльнулся:

— Я тоже рад, что ты из всем известного труса превратился в храброго воина! Вот бы все так. Этот мелкий, Гамильдэ-Ичен, как, труса не праздновал?

— Гамильдэ-Ичен проявлял в бою смелость и осмотрительность — качества вполне редкие.