Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Что-то яркое вспыхнуло на миг в глазах Баурджина, и наступила тьма…

Из которой вдруг стали выплывать, появляться — медленно, словно в холодном проявителе — до боли знакомые лица. Брежнев… Суслов… Никсон… Дети… Татьяна, жена… Или, нет, это, кажется, была Джэгэль-Эхэ… Красивая, как иностранная кинозвезда. Бриджит Бардо и Софи Лорен — вместе взятые! И вдруг откуда ни возьмись появились японские пикировщики. Старые, ещё с выпущенными шасси. Как противно они гудят, Господи. Пикируют прямо в окоп. Вот сейчас сбросят бомбы! А в окопе… Нет, это и не окоп вовсе — овраг! Урочище Оргон-Чуулсу… И старый дацан! А рядом — Джэгэль-Эхэ. Обернулась. Улыбнулась. Исчезла. Куда ж ты уходишь, девочка? Не уходи, Джэгэль, не уходи!

Баурджин распахнул глаза…

— Ну наконец-то очнулся!

Рядом с юношей сидели друзья — Гамильдэ-Ичен, здоровяки, побратим-анда Кэзгерул Красный Пояс… Пояс… Мэй Цзы что-то говорила про пояса…

— Где девчонка?

— Джэльмэ велел своим лучником не дать ей уйти. Они достали её уже в реке!

— Сколько я пролежал?

— Три дня.

— А татары?

— Так и не появились.

— Значит, и не появятся… Значит… — Баурджин неожиданно улыбнулся. — Значит, плохие лучники у Джэльмэ.

— А при чём тут лучники?

Это, должно быть, сын хорошего человека.

Это, должно быть, потомок хорошего рода…

Ночью нагрянули заморозки, небольшие, но вся трава в степи покрылась серебряным инеем, тускло блестевшим в первых лучах алого восходящего солнца.

— Прямо Марс какой-то! — любуясь пейзажем, усмехнулся Баурджин-Дубов. — Планета бурь.

Сказал и тут же с опаской взглянул на небо — право слово, не накликать бы ветра. Его только тут и не хватало.

— Не, ветра не будет, — словно прочитав его мысли, засмеялся Кэзгерул Красный Пояс, сверкнул тёмно-голубыми глазами. — Небо-то вон какое чистое!

Небосвод и в самом деле казался ясно-голубым и прозрачным, без малейших признаков облачности. Но ведь стояло ещё ранее утро, слишком раннее, чтобы с уверенностью судить о предстоящем дне.

— Эй, парни! — Баурджин обернулся в седле. — Вы там чего так отстали?

— Слушаем россказни Гамильдэ, — с хохотом пояснил здоровяк Кооршак. — И ждём, когда он нарвёт травы — говорит, волшебная она здесь, трава-то!

— И не волшебная, а целебная! — Гамильдэ-Ичен вскочил в седло и вмиг нагнал остальных. — Мне ещё бабушка рассказывала, мол, будет случай — рви сон-траву в месяц седых трав — помогут от всех болезней.

— Месяц седых трав… — кивнув, тихо повторил Баурджин. — Сентябрь по-местному. Поэтичное какое название — месяц седых трав… — Юноша вдруг встрепенулся. — Эй, Кэзгерул, Гамильдэ! Где-то я уже слышал эти слова, вот только не вспомню — где? Может, вы вспомните?

— А чего вспоминать-то? — усмехнулся «малыш» Гамильдэ-Ичен. — Эти слова были написаны на поясе Кэзгерула. Как же точно-то? Ммм…

— «В девятую ночь месяца седых трав», — тут же пояснил Кэзгерул. — Это на одном поясе, старом, украденном, не ведаю даже, у кого уж он теперь.

— А… — начал было Баурджин.

— А на том, что ты мне подарил, брат, и который теперь у Джэгэль-Эхэ, сказано: «Летят и сверкают молнии».

— Опять вы про погоду? — Молодой нойон снова посмотрел в небо.

Потом задумчиво почесал подбородок:

— А сейчас у нас какой день месяца седых трав?

— Девятый, кажется, — отозвался Кэзгерул.

— И не «кажется», а точно девятый, — тут же подтвердил Гамильдэ-Ичен. — В первый день месяца мы выехали к татарам… и восемь дней уже отъездили, сегодня как раз — девятый.

Баурджин усмехнулся:

— Значит, правильно едем. Успеем к урочищу до ночи?

— Конечно, успеем! — вступил в беседу Кооршак и, посмотрев на Гэмильдэ-Ичена, добавил: — Если, конечно, эта пустоглазая сойка не будет собирать свою траву. И так уже целая охапка!

— Сам ты пустоглазая сойка, толстомясый чёрт! — обиженно заругался парнишка. — Чего ржёте-то, лошади?

Правильно, все правильно! Сердце молодого нойона стучало. Безуспешно прорыскав по полупустым татарским кочевьям, он уже на третий день сообразил — где именно надо искать невесту. Вернее, не сообразил, а вспомнил. Вспомнил тот бой с японцами на реке Халкин-Гол летом тридцать девятого года. Пикирующие на окопы бомбардировщики, противный вой бомб, беспрерывные атаки японцев… И конников Лодогийна Дандара, и овраг — урочище Оргон-Чуулсу, и неизвестно откуда взявшийся дацан… И парня на белом коне, внешностью очень похожего на него самого, и красивую девушку с пышной гривой волос — Джэгэль-Эхэ? Мистика какая-то получается. Гнусная антинаучная чушь, как выразился бы замполит Киреев. Да, получается так… Но ведь получается же. Должно получиться!

Уже к полудню справа засверкала река, а ближе к вечеру показались поросшие мелколесьем холмы Баин-Цаганского плоскогорья. Когда путники въехали в сопки, уже стемнело так сильно, что, пожалуй, нельзя было рассмотреть и собственных рук. Пришлось даже остановиться, спешиться.

— Что-то рано стало темнеть, — посетовал Гамильдэ-Ичен.

Кто-то — кажется, Кооршак — хохотнул:

— Ещё б не рано! В небо-то посмотри, сойка пустоглазая!

— Сам ты сойка!

Все дружно посмотрели в небо — и вздрогнули. Ещё с полудня на сверкающую лазурь начинали наползать тучки, но теперь небо закрыла огромная, тёмно-сизая, чёрная тучища, придавила тяжёлым брюхом сопки. Вокруг повисла тишина, звенящая и какая-то гнетуще-мёртвая — ни пения птиц, ни дуновения ветра, ничего!

— Ох, Господи, — опасливо поёжился Гамильдэ-Ичен. — Чувствую, сейчас начнётся!

Сказал, как накаркал — впрочем, сейчас трудно было бы не накаркать. Из чёрного брюха тучи вдруг выскочила ветвистая, похожая на перевёрнутое дерево молния… Ударила где-то поблизости в сопку. И громыхнуло, жахнуло, да так, что лошади в испуге присели, а у спешенных всадников заложило уши.

— Защити нас, Христородица… Иисус и Великий Тэнгри! — разом взмолились все.

Лишь один Баурджин не молился. Во-первых, он всё ж таки был материалистом и не верил в «поповские сказки», мистику и прочую «антинаучную чушь», а во-вторых, тут же вспомнил фразу: «Летят и сверкают молнии» — надпись на втором поясе… которой сейчас у Джэгэль-Эхэ… Джэгэль-Эхэ… А не пора ли… Пора!

Снова сверкнула молния — и тучу прорвало дождём. Жутким проливным ливнем.

— Ждите меня здесь! — махнув друзьям, молодой нойон вскочил в седло и погнал лошадь к оврагу, неожиданно показавшемуся в синих сполохах молний.

Вот снова громыхнуло. И ещё, и ещё, ещё! И дождь лил стеною.

А Баурджин уже въезжал в устье оврага…

Вот оно — урочище Оргон-Чуулсу!