Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— Некогда рвать, давай-ка сюда пояс…

Быстро перевязав раненого, Баурджин и Джэгэль осторожно посадили его на лошадь — вернее, положили, старясь, чтобы парень не слишком прижимался к гриве коня раненой грудью.

— Я буду его придерживать, а ты, Джэгэль, веди под уздцы лошадь.

— Хорошо. А куда вести-то?

— Если б я знал. Хотя тут где-то медсанбат должен быть. Высматривай шатёр с красным крестом!

— С крестом?

— Это знак Иисуса Христа!

— Я знаю. Но и не только его. И Тэнгри.

Они кружили по сопкам примерно с час, покуда не отыскали-таки медицинскую палатку. Здесь уже не стреляли, лишь где-то в отдалении, за холмом, слышалась артиллерийская канонада.

— Стой, кто идёт! — выскочил чёрт-те откуда молодой белобрысый паренёк — часовой.

— Кто такие?

— Из отряда Лодонгийна Дангара. Раненого привезли — принимайте.

— Сейчас… сейчас… я скажу доктору… Валентин Иваныч! Валентин Иваныч!

— Скорее, а то он, кажется, уже и не дышит… Нет, дышит ещё. Да скорей же!

— Я бы сбегал, — виновато потупился часовой. — Да не могу пост бросить.

— Ну, я тогда сам схожу…

— Не положено!

— Тогда кричи!

Вздохнув, белобрысый снова принялся громко звать доктора. И ведь дозвался!

— Что ж вы его так неумело? — устало попенял доктор, глядя, как санитары с осторожностью перекладывают раненого на носилки. — Впрочем, хоть так… Ачикбеев, давайте его сразу на стол…

— Успеете, доктор?

— Успеем. Вы хорошо говорите по-русски, товарищ.

— Я учился в Москве.

— Спасибо за раненого, он теперь ваш крестник.

— Да не за что, лишь бы выжил. Ну мы, пожалуй, пойдём… Ой, чуть не забыл…

Баурджин бегом догнал носилки и, сняв с шеи серебряный амулет, надел его на раненого.

— Это ещё зачем? — удивился подошедший доктор.

— На счастье.

— Странный вы народ, монголы… Ой, пожалуйста, не обижайтесь!

— Да ничего. — Юноша махнул рукой и улыбнулся. — Прощайте, товарищ военврач.

— До свидания. Может, ещё и встретимся.

— Только не на вашем столе!

— Лучше уж на столе, чем в могиле, — мрачно пошутил доктор.

Усевшись на коня, Баурджин посадил перед собой девушку и скрылся в темноте наступившей ночи.

— И куда мы теперь? — обернувшись, тихо спросила Джэгэль-Эхэ.

— К своим. — Юноша улыбнулся.

— А мы их найдём?

— Не знаю…

— Ничего, — утешила девушка. — Не найдём сегодня, отыщем завтра…

— Твои бы слова да Богу в уши!

Конь бил копытами сухую траву. Кажется, здесь дождя и вовсе не было.

— Кто все эти люди? — вдруг поинтересовалась Джэгэль. — Татары?

— Нет. Русские, монголы, японцы.

— Русские?

Баурджин почти не слушал девушку, мучительно соображая, что же теперь делать. В Народной Монголии — где им, похоже, предстояло теперь жить — конечно, система паспортного учёта была развита не так, как в сталинском СССР — если вообще была развита, — но всё же все роды кочевников-аратов очень хорошо знали друг друга и безо всяких документов. Так что существовала определённая проблема — за кого себя выдать? Ну, не за Дубова же Ивана Ильича! Вон он, Дубов, в санбате. Разве что укрыться в каком-нибудь далёком аймаке, пересидеть… Ну да, пересидеть, как же! Весь народ воевать будет, ломать хребет немецко фашистской гадине, а он, Дубов… Впрочем, Дубов ли?

— Что-то голова разболелась, — тяжело вздохнул Баурджин. — Трещит — аж разламывается. Ничего, что-нибудь да мы с тобой придумаем, что-нибудь всегда придумать можно, верно, Джэгэль?

— Ну, конечно. — Девушка засмеялась, обернулась и, обхватив Баурджина за шею, шёпотом просила: — Накрой мои губы своими… Как ты тогда делал… Помнишь?

Нешуточная страсть внезапно накрыла с головою влюблённых, хотя вроде бы и не место ей сейчас было, и не время. И тем не менее… Сорвав с себя дээл, Баурджин швырнул её на траву, упал, заключая в объятия горячее девичье тело… О, Джэгэль!!! Джэгэль!

Усыпанное звёздами небо казалось бархатной крышей гэра, а пожухлая трава — мягкой верблюжьей кошмою. И нежные руки девушки обвивали шею, кожа её была такой шелковистой и тёплой, грудь — упругой и налитой, зовущие к поцелуям губы — жаркими, а в карих глазах, больших и блестящих, отражались жёлтые отблески звёзд. Или то были знакомые золотистые чёртики?

А между тем воздух вдруг сделался сырым, что-то загромыхало, а в небе исчезли звезды.

— Ой! — устало откинувшись назад, вдруг вскрикнула девушка. — А трава-то — мокрая!

— Мокрая?! — Баурджин постепенно осознавал, что это значит.

Джэгэль-Эхэ вдруг напряглась, прислушалась:

— Кажется, там, за кустами, кто-то едет! Слышишь, голоса?! И как хрипят кони… Вон-вон, факел! Кто бы это мог быть?

— Кто-кто, — юноша усмехнулся, — наверное, наши. Больше уж некому!

— Наши?

— Эй, парни! — Баурджин закричал.

— Ого! — радостно зашумели в ответ. — Нашёлся-таки нойон! Нашёлся!

С факелом в руке выехал из-за кустов Кэзгерул Красный Пояс, улыбаясь, спрыгнул с коня:

— Я знал, что он отыщет тебя, Джэгэль! Дайте-ка, обниму вас… Да не стесняйся ты, Джэгэль, не хватай дээли! Коль уж дал тебе Бог такое красивое тело, чего же его стесняться?

— И мне, и мне дайте обняться! — радостно завопил Гамильдэ-Ичен. — И мне!

— Ну, как же без тебя-то? — захохотали Кооршак с Юмалом.

— Смейтесь, смейтесь, лошадюги, — парнишка с большим удовольствием обнялся с Джэгэль-Эхэ, — сойки пустоглазые…

— Сам ты сойка! — хохоча, дружно отозвались парни. — Что это у тебя торчит из перемётной сумы, Гамильдэ?

— Что надо, то и торчит!

— Где ты подобрал эту корягу?

— Что ещё за коряга? — весело поинтересовался Баурджин.

— А, — Гамильдэ-Ичен махнул рукой, — свалилась с неба чуть ли не мне на голову!

— Во! — здоровяки не упустили случая посмеяться. — У него уже и коряги с небес валятся!

— Эй, Гамильдэ, а больше там ничего не падало? К примеру, золотые ожерелья, меховые шапки, коралловые бусы…

— Вот ржут, сойки!

— Сойки не ржут, мальчик! Ржут лошади.

— Так я и говорю — лошади. Гнусные пустоглазые лошадюги!

— А ну-ка, посмотрим, что у него там, в сумах? — Парни развеселились не на шутку. — Может, он и в самом деле, там коралловые бусы прячет, коли уж они падают с неба? Насобирал втихомолку и не хочет делиться с друзьями! Хо! Ну-ка, скажи, зачем тебе эта железяка?

Баурджин оглянулся на «железяку»… и вот ни чуточки не удивился, увидев в сильных руках Кооршака кусок пропеллера от японского самолёта. Наверняка с одного из тех двух, которые только что сбил советский ас.

— Лучше б ты, Гамильдэ, пулемёт подобрал, — качнув головой, пошутил юноша.

Не сказать чтоб свадьба была очень уж скромной, но всё же не совсем обычной — ни родителей, ни сватов у молодожёнов не имелось, как и в пожалованном кочевье — каких-либо лишних людей. Так что гости — только свои, друзья-приятели. Правда, послали приглашение и верховному хану, и Боорчу с Джэльмэ, но это уж так, из вежливости — ну, поедут ли столь почтенные и влиятельные господа на свадьбу к какому-то захудалому вассалу?