Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Молодой нойон живо осмотрелся по сторонам. Он делал это уже не раз, но всё же хотелось ещё раз обвести взглядом окружающую местность. Угу… Обведи тут, попробуй — кругом лиственницы, кедры, чуть дальше, над обрывом, желтели листвою берёзки. Меж лиственницами густо росли можжевельник, шиповник, облепиха. Пожалуй, в таких зарослях и есть шанс. Только быстрее! Пока не подтянулся основной отряд, посланный Джамухою в погоню. Джамухой… Или всё-таки — Кара-Мергеном?!

Кара-Мерген… Или Игдорж Собака ему всё же не сообщил?

Впрочем, о нём — после. Сейчас нужно было действовать, и немедленно. Что бы такое придумать? Обрыв! Там, за берёзками…

— Гамильдэ, идём.

Мягко ступая по седовато-зелёному мху, беглецы прошли меж крепкими высоченными стволами, продираясь сквозь колючие заросли, и, выйдя к обрыву, стреножили лошадей в рощице.

— Круто-о-ой! — подойдя к краю обрыва, Гамильдэ-Ичен заглянул вниз.

Там, метрах в десяти под ногами, среди чёрно-серых камней журчал узкий ручей, кое-где поросший по берегам какими-то чахлыми кусточками. От ручья каменистое плато тянулось дальше, упираясь в чёрные горные кряжи с корявыми соснами на вершинах. От всей этой картины, в чём-то даже красивой, веяло какой-то непонятной угрозой.

— Урочище Мунх-Чуулу, — отвязывая от седла аркан, негромко произнёс Баурджин. — «Вечный Камень». Вот уж и вправду…

Выбрав росшую над самым обрывом берёзу, молодой человек ловко набросил аркан на толстый сук и, обернувшись, подмигнул Гамильдэ-Ичену:

— Спускайся. Твоя задача — всего лишь не стать мишенью для вражьих стрел. Думаю, не станешь — ты вёрткий.

Молча кивнув, юноша поплевал на ладони:

— Ох, помоги нам, Христородица, и вы, духи Вечно-Синего Неба!

Несмотря на ранение, он спустился вниз сноровисто и быстро — миг, и уже махал рукой у ручья.

Отлично!

Проворно взобравшись на берёзу, Баурджин завязал аркан особым узлом, таким образом, чтобы ремённая петля развязалась лишь с определённого положения — со стороны обрыва, после чего, спустившись, отвязал от второй лошади ещё один аркан, а сделав это, крепко зажал ей ноздри. Лошадь, обычная монгольская лошадка — невысокая, неказистая, однако крепкая, неприхотливая и выносливая — захрипела, взмахнув хвостом, а потом, когда молодой человек отпустил ноздри, и заржала, привлекая внимание уже взобравшихся на сопку преследователей.

Баурджин едва успел нырнуть в заросли можжевельника, как из рощицы к обрыву вышли все шестеро: поджарые молодые люди, весьма плохо одетые, чуть ли не в рубище. Ну, конечно, с трудом собранные ханом Джамухой роды на общие дела отдавали отнюдь не лучших, ведь Джамуха — не их роду-племени, чего же его не обмануть, хотя бы в такой вот мелочи? Хорошо… Но это все касалось лишь пятерых, а вот шестой… Шестой был матёрый воин. Коричневое, обветренное лицо, морщинистое, с узенькими щёлками глаз. Шрам через левую щёку — след сабельного удара, тонкие, надменно искривлённые губы. Тщательно отполированный кожаный нагрудник, такие же оплечья, отороченная собольим мехом шапка, на поясе тяжёлая уйгурская сабля в ножнах, обтянутых зелёной узорчатой замшей.

Баурджин в кустах завистливо прикусил губу — эх, такую бы сабельку да самому сейчас! А что у остальных? Только ножи и луки? Похоже, так… Нет, ещё — короткие копья.

Ага… вот один подводит главному лошадь. Хороший конь — гнедой, с широкой грудью. Седло, перемётные сумы, кожаная баклага — бортохо. Интересно, что в ней? Хмельной кумыс? Или местная ягодная бражка? Подумав о бражке, Баурджин тут же почувствовал жажду.

— Вон они, Керимган-гуай! — обратился к главному один из парней, добавляя уважительную приставку. — Во-он, пробираются ручьём.

Керимган лично подошёл к краю обрыва:

— Я пока вижу только одного. Где второй?

— Там, там, — уверили его сразу двое. — Один — с замотанной головой, видать — раненый, второй — тощий, полуголый… Бродяги!

— Все, как и было сказано, уважаемый Керимган, — подтвердил третий. — Двое беглецов, один из них ранен. Позволь взять их на стрелы, гуай?

— Только если будут уходить, — повернувшись к воинам, Керимган махнул рукой. — Спускайтесь. Приведите обоих. Впрочем… — Он немного подумал. — Можете привести одного — светловолосого. Второго убейте, возиться с ним незачем.

— Сделаем, уважаемый Керимган! — обрадованно загалдев, воины бросились в рощицу, к лошадям, стали отвязывать притороченные к сёдлам арканы.

«Неужели — все умные? Неужели — ленивых нет?» — подумал в своём укрытии Баурджин.

— Керимган-гуай, может быть, послать вестника к остальным? — закрепив аркан на берёзе, поинтересовался один из парней.

Ой, не надо ему было этого говорить, ой, не надо!

Без слов выхватив из-за пояса плеть, начальник отряда коротко, почти без замаха, перетянул незадачливого подсказчика по лицу, вернее — по рукам, коими тот поспешно прикрыл исказившуюся от боли и унижения физиономию.

— Ты полагаешь, мы вшестером не сможем схватить двоих бродяг? — опустив плеть, язвительно произнёс Керимган. — Даже одного — раненого можно пристрелить. Ты, Нарамцэцэн, сын ослицы, думаешь, нам стоит позвать на помощь остальных? Чтобы стать посмешищем и поделиться наградой? Ты и в самом деле сын ослицы, Нарамцэцэн! Вот тебе, вот!

Начальник ещё несколько раз стегнул парня, после чего показал рукой на обрыв:

— Спускайся и нагони остальных!

Испуганный Нарамцэцэн не заставил себя долго упрашивать и ухватился за первый попавшийся аркан. Снизу вдруг послышался сдавленный крик… И звук падения тела!

Баурджин мысленно усмехнулся — нашёлся-таки лентяй, попался на такую простую уловку! Впрочем, простые — они иногда самые действенные. Ну, в самом деле, зачем привязывать свой аркан, когда вот он — уже привязанный. Только хватайся…

— Ослы! Ослы! — раздражённо заругался Керимган. — Пучеглазые сойки!

— Гуурчи, кажется, разбился, — нерешительно оглянулся Нарамцэцэн.

— Ты ещё здесь?!

Подскочив к краю обрыва, начальник отряда дал своему подчинённому такого пинка, от которого тот тут же улетел вниз, хорошо хоть успел ухватиться за привязанный рядом аркан.

— Ну, наконец-то.

Потерев руки, Керимган внимательно всмотрелся вниз, и губы его недовольно скривились.

— Слева заходите, слева! Отрезайте их от предгорий, не дайте уйти! Ух, тарбаганы, суслики! Слева, говорю, слева!

Змеёй пробравшись между кустами, Баурджин подкрался к лошади главного и ухватил притороченную к седлу секиру. Вытащить — секундное дело…

Однако противник среагировал мгновенно даже на еле заметный шорох, словно на затылке у него имелись глаза. Быстро повернулся, одновременно вытягивая из ножен саблю, и, увидев беглеца, презрительно сузил глаза: