Леонид Резников - Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

– Они бежали! – воскликнула Марджина. – О, как они бежали!

– Это плохо, – Али-баба, морщась от боли в боку, поднялся на ноги. – Нужно было их того…

– Я думаю, после пережитого они уже сюда ни за что не вернутся.

– Хорошо бы. Но я так и не понял, что произошло? Все шло, как по маслу, а потом меня вдруг бросило вперед, прямо на этих поганых гулей, и я…

Али-баба замолк прислушавшись.

Из высаженного напрочь окна донеслись натужное сопение и возня. Марджина, тихонько вскрикнув, прижалась к Али-бабе, и тот непроизвольно обнял девушку, прижав ее к своей груди.

– Кто это? – тихонько пискнула Марджина.

– Не знаю, – глухо отозвался Али-баба. Он протянул руку, нащупал ножку стола, с треском отломил ее и воздел над головой. – Выходи, кто там есть?

– Да я это, я, – проскрипел старушечий голос, и в проеме окна возникла взлохмаченная голова матери Али-бабы. Лицо у нее было сплошь перепачкано грязью, а в волосах запутался всякий сор. – Дом совсем прогнил, а этого проклятого бондаря нужно на кол посадить за никчемную работу.

– Фу-у, мама! Зачем так пугать, – выдохнул Али-баба, опуская импровизированное оружие.

– Испугался он, а мне какого, по-твоему? Сначала этот ваш ворот заклинило, потом он треснул напополам, и веревка сорвалась, ударив меня по ногам, а потом еще этот гнилой пол, чтоб он провалился! – старушка, пыхтя, взобралась в окно и спустила ноги на пол. – Хоть бы помог матери, стоишь истуканом.

– Мама, он и провалился. А войти можно было и через дверь.

– Да, ты прав. Я об этом не подумала, – пригладила растрепанные волосы старушка. – И отпусти наконец Марджину! Чего ты в нее вцепился?

Марджина, зардевшись, отодвинулась от Али-бабы, застенчиво опустив глаза.

– Кхм! – смущенный Али-баба похлопал в ладоши. – Да… А здорово ты это с мышами придумала.

– Тебе понравилось? – заулыбалась Марджина, весьма довольная похвалой в свой адрес. – А знаешь, как я измучилась к их спинам светлячков приделывать – знала бы, никогда бы за это не взялась. Да еще лезть на дерево и сыпать им на головы зерно…

– Послушайте, а где Ибрагим?

– Тут я, – многострадальный сосед Али-бабы Ибрагим, изображавший муллу на смертном одре, кряхтя, выполз из-за стола на карачках. Вид у него был не очень.

– Ну, слава Аллаху! – обрадовался Али-баба, кидаясь к Ибрагиму и помогая тому подняться на ноги. – Ибрагим, как ты?

– Чтоб я еще раз связался с вашей семейкой! – проворчал Ибрагим, отряхиваясь от пыли. – То ненормальный Касым песни по ночам орет, то костры на доме разводите, а теперь вот с озверевшим гулем пришлось бороться. Все, хватит с меня!

– Да все же отлично получилось! Особенно с кровью.

– Знаешь, Али-баба – это была вовсе не кровь, а, как бы это сказать… в общем, испугался я сильно. Так что мне не помешало бы справить новые штаны.

Марджина, отвернувшись, хихикнула.

– И ничего смешного, между прочим, – обиделся Ибрагим, прячась за столешницей. – Со всяким может случиться.

– Не переживай, справим мы тебе новые штаны, – пообещал Али-баба. – Главное, что мы от паршивых гулей город избавили.

– Это да, – согласился с ним Ибрагим, и это была чистейшая правда.

Гули действительно позорно бежали из города, бросив и дом, и работу, и место своего пропитания. Остановились они лишь за стенами города на краю пустыни. Немного отдышавшись, они опустились на холодный песок и переглянулись.

– Я такого ужаса еще ни разу в жизни не испытывал, – сказал Олим-кирдык жене.

– Я тоже, – честно призналась Юмюм-хана.

– Хорошо, что мы от них убежали. Надеюсь, они нас не догонят.

– Я тоже.

– Знаешь, ну его этот город! – вздохнул Олим-кирдык.

– Ага.

– Мы все-таки пустынные гули, и мне давно хотелось на волю.

– И мне.

– Знаешь, у тебя нос того, – приглядевшись к лицу жены, показал пальцем Олим-кирдык. – Набок смотрит. Это, наверное, на всю жизнь.

– А тебе чего? – разозлилась на мужа Юмюм-хана. – Это ведь ты, трус несчастный, меня вперед себя в дом послал.

– Нет, я тебе говорил, что туда не надо ходить, – уточнил Олим-кирдык.

– Говорил, не говорил! Вот щас тебе тоже сверну носопырку на бок, будешь у меня знать. Нос ему, видишь ли, мой не нравится!

– А знаешь, тебе так даже больше идет, – спешно выкрутился Олим-кирдык. – Необычно, по крайней мере. Я слышал, сейчас это очень модно, особенно на левую сторону.

– Правда?

– Правда, правда, чего мне врать-то. Только вот жаль, поужинать так и не успели…

Карим очухался далеко за полночь. Раскрыв глаза, он лежал некоторое время, глядя в высокий дощатый темный потолок и пытаясь припомнить, что с ним произошло. Бежал, поскользнулся, упал в реку, едва не утонул. Во что-то больно въехал головой – голова до сих пор побаливала, – но, главное, жив остался и от разбойников скрылся. Но где же это он? На родной дом Касыма это мало походило, на разбойничью пещеру – тем более. Может, кто его подобрал?

«Подобрал! – испугался Касым и захлопал себя по одежде. – Ну вот, так и знал, – расстроился он, – последние деньги сперли».

Касым приподнялся на локтях и повернулся набок. В темноте было плохо видно, но он разглядел, что лежит на мешках. Мешки пыльные, и от пыли свербит в носу. Нет, это не пыль, а мука! Значит, он на каком-то складе или… мельнице! Касым все вспомнил, и как он головой в водяное колесо угодил, и как разломал его – мельник явно ему спасибо за это не скажет! – и как его почти в беспамятстве двое тащили на мельницу. Вот и деньги, наверное, его забрали в счет починки колеса. Касым пошарил вокруг рукой, не особо надеясь обнаружить пропажу, и вдруг ему под руку подвернулась тряпица, в которую было завернуто что-то жесткое и круглое. Деньги, его деньги! Касым быстро сел, развернул тряпицу и спешно пересчитал монеты – все одиннадцать динаров были на месте. Мельник ничего не взял.

Касыму стало немного стыдно за свои нехорошие мысли. Его спасли от верной гибели, принесли не мельницу, уложили спать в тепле, переодели в сухую одежду, а он, мало того, что мельницу людям попортил, так еще и в воровстве хозяина мельницы зазря обвинил. Однако дожидаться утра и потом объясняться с хозяином Касыму никак не улыбалось, и он решил идти домой. В темноте кто-то сопел, и не один судя по звукам. Касым решил, что это, верно, работники мельника – сам бы он на мешках никак спать не стал.

Аккуратно завернув деньги в тряпицу, Касым зажал ее в руке, чтобы ненароком не звякнули монеты и сполз с мешков на пол. Пройдя на цыпочках к дверям, он остановился. Ох, неправильно это, совсем неправильно.

Касым вернулся к мешкам, развернул тряпицу и положил на мешок две монеты – этого должно было хватить на починку колеса. Нет, мало. Хозяин может обидеться и счесть Касыма свиньей. Касым вздохнул и положил на мешок еще пару монет. Это было уже лучше, но душу все равно точил червь сомнений – еще неизвестно, как сильно пострадало колесо. Касым, скрепя сердце, положил на мешок еще две монеты. А сухая одежда, а приют, а его спасение? Что сталось бы с Касымом, не вылови его мельник из воды? Касым покачал головой и добавил еще один золотой. У него в тряпице остались жалкие четыре монеты. Касым долго смотрел на них, а потом разозлился и бросил их на мешок к остальным – пропади оно все пропадом! Из-за этого проклятого золота он чуть жизни не лишился.