Леонид Резников - Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

– Знаешь, я не привык у всех на виду. Лучше я вон за те кустики отойду, – указал пальцем Касым на кусты, росшие возле самого спуска в ущелье.

– Подумаешь, какой гордый! Ладно, иди.

– Ох, спасибо тебе, Азиз! – держась за живот и сгибаясь едва ли не пополам, Касым побежал к кустам. Азиз подумал и заспешил за ним следом. – Ты куда? – испугался Касым, заметив, что разбойник не отстает от него ни на шаг.

– Я тебя покараулю, а то вдруг на тебя кто-нибудь нападет в темноте.

– Да кто на меня здесь может напасть?

– Не знаю, но я лучше подожду. Ты делай свое дело, я не смотрю.

– Нет, я так не могу! Ты дашь мне спокойно справить нужду?

– Разве я тебя трогаю?

– Трогаешь! Я не привык так. Я не могу, понимаешь ты или нет? У меня ничего не выходит!

– Запор, что ли?

– Какой запор! Просто я стесняюсь.

– Ладно, – сдался Азиз. – Только давай недолго, а то Ахмед увидит, что нас нет, и шум поднимет.

– Я быстро, обещаю! – Касым полез в кусты, производя шуму не меньше, чем медведь, расчищающий себе дорогу в непролазной чащобе.

Азиз ухмыльнулся и неторопливо направился к пещере, все время оборачиваясь и прислушиваясь. В кустах было тихо, и ни один листочек на их ветках не шелохнулся. Ахмед прошелся туда-сюда и опять прислушался: что-то слишком долго Касым там сидит. Азиз уставился на кусты, пытаясь разглядеть в вечернем сумраке сквозь сплетение веток внушительную фигуру Касыма.

– Эй, ты долго там еще? – позвал он. – Давай уже, вылезай.

Тишина.

– Слышишь? Я сейчас сам пойду и вытащу тебя оттуда.

Вновь ни звука, ни шороха.

– Я уже иду! – Азиз, ругаясь про себя, направился к кустарнику, и чем ближе он подходил к нему, тем больше его одолевала неясная тревога. – Эй, Касым! Где ты? Касым?

Азиз пнул ногой ветки, затем быстро раздвинул их руками. Касыма в кустах не было.

– Ох! – схватился за голову Азиз, не зная, как поступить: то ли бежать за этим предателем Касымом, то ли немедленно сообщить Ахмеду очень и очень неприятную новость.

Бежать вдогонку за Касымом одному Азиз не видел никакого смысла, тем более, если он все-таки не догонит беглеца, тогда уж точно голове Азиза больше не носить чалмы. И потому Азиз, решив не брать на себя лишней ответственности, понесся к правой руке главаря – пусть тот решит, как надлежит поступить.

Темнота быстро сгущалась, и Касым, петляя меж чернеющих на фоне неба глыб, словно ополоумевший от страха заяц, несся вниз к реке. И удивительно дело, чем дальше он удалялся от пещеры, тем больше вспоминал, будто с памяти лохмотьями сползали целые куски укутавшего разум покрывала. Сначала в памяти всплыло имя брата – Али-баба! Вот кто ему ответит за все, когда он доберется до дому. Потом вспомнилось имя жены, и Касыму вдруг расхотелось возвращаться домой – пропадал целый день, ни одного мешка золота не добыл, да и двух мулов вдобавок потерял. Да за это Айгуль с него три шкуры живьем спустит! Касым даже остановился, терзаемый сомнениями, не вернуться ли и вправду к разбойникам. Но тут в ночи послышались рассерженные голоса и дробный топот конских копыт. Касым, подобрав полы халата, припустил дальше. Если они его поймают, то неизвестно что еще будет хуже: Айгуль со своим проклятым длинным языком или этот ненормальный зверь Ахмед с острой саблей.

Река уже была совсем рядом. Касым слышал, как шумят, перекатываясь по камням, ее бурные воды. Только бы не свалиться впотьмах в реку, только бы…

Подвернувшийся ненароком под ногу круглый камешек заставил Касыма взмахнуть руками, нога его скользнула в сторону, и в следующее мгновение Касым ощутил ледяное прикосновение бурного горного потока. Его мотало из стороны в сторону и швыряло о камни, ставший свинцовым халат тянул его ко дну, но сбросить его Касыму никак не удавалось. Изредка тонущему Касыму каким-то чудом удавалось схватить ртом очередную порцию воздуха, но вода вновь накрывала его с головой, неся куда-то вниз и вертя, словно хлипкую соломинку. И тут Касым влетел во что-то с оглушительным треском, его высоко подбросило и потащило куда-то вниз. Сознание померкло.

Мельники, стопорившие на ночь огромное деревянное колесо, прыснули в стороны, когда с уступа, откуда поток воды низвергался на лопасти огромного деревянного колеса, сорвалось нечто грузное, круша все на своем пути. Приблизиться они решились не сразу, а когда двое – сын и отец – забрались наконец в воду, то под изуродованным колесом обнаружили человека, пребывающего в беспамятстве. Несчастный плавал на спине, широко раскинув руки и босые ноги. Глаза его были закрыты, а дыхание так слабо, что едва угадывалось. Оглядев сломанное колесо и посетовав на превратность судьбы, мельник с сыном аккуратно подняли бессознательное тело Касыма на руки и перенесли на мельницу. И вовремя, нужно сказать. Едва за ними закрылась дверь, как мимо мельницы проскакали на взмыленных конях разбойники – заглянуть на мельницу те почему-то не додумались. Азиз, разумеется, заглянул бы проверить, но мудрый Ахмед не считал Касыма законченным дураком, и потому был уверен, что тот не станет прятаться на мельнице, а побежит прямиком в город.

Вскоре топот копыт затих вдали, и мельник с сыном и двумя работниками вздохнули с облегчением – соседство разбойников не было особенно приятным, но те старались не докучать мельнику, а мельник делал вид, будто никаких разбойников в этих краях нет и никогда не было. И это очень устраивало обе стороны, а сейчас еще и третью сторону – Касыма, хотя тот даже не понимал, насколько ему повезло.

Кто бы мог себе представить, что в славном восточном городе, полным добропорядочных правоверных ремесленников, торговцев, землепашцев и не очень добропорядочных, нечистых на руку менял, стражников, мул и судей может поселиться чета гулей – ужасных, кровожадных и безжалостных порождений тьмы. Днем гули успешно выдавали себя за обычных трудолюбивых граждан, промышлявших не очень престижным, но довольно доходным делом – похоронами. И это, само собой, понятно, ведь чем еще заниматься гулям? Деньги им, разумеется, были совершенно не нужны, разве только для того, чтобы не вызывать ни у кого сомнений в своем «человеческом» происхождении, да изредка тратиться на одежду, обувь и прочие полезные и нужные вещи. А вот ночью… Ночью гули творили ужасные, неописуемые пером вещи: они высматривали припозднившихся прохожих, и если никого вокруг не было, то горе тому человеку – гули хватали его и тащили в свое жилище, где…

Впрочем, не буду врать – своими глазами я ничего не видел, а домыслы есть домыслы, и правды в них может быть как на золотой динар, так и на медный фелс! Но только от самой мысли о том, что происходило в доме, который старались обходить за сто шагов все, включая и отважную, ничем неустрашимую городскую стражу, кровь стынет у меня в жилах. Одно могу сказать наверняка: пропавшего беднягу либо позже обнаруживали бездыханным где-нибудь за чертой города, либо вообще не находили, что случалось гораздо чаще. Такие вот злобные и ненасытные существа были эти гули.