Владимир Поселягин - Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя [сборник litres]

Путь назад не занял много времени, и дышал я уже не так тяжело, видимо, понемногу восстанавливая форму. Подбежав к Грише, я присел рядом на колени и слегка потряс его за плечо:

– Гриша? Гриша, очнись.

Это не помогло, пару секунд подумав, я похлопал его по щекам. Закашлявшись, он открыл глаза.

– Очнулся! – Я почувствовал, как у меня по лицу расплывается радостная улыбка.

– Где я? – прохрипев, спросил он.

– Ты меня слышишь? Видишь? – пощелкал я у него перед глазами пальцами.

– Да, товарищ подполковник.

– Как самочувствие?

– Пить хочется, и тело сильно болит. С рукой что-то, пальцы онемели и плохо двигаются.

– Левая рука у тебя сломана и ребра. Рассказываю наше положение на данный момент. Мы на острове, вода есть, еда тоже, так что от голода не помрем. Кроме нас с тобой на берег выкинуло Никифорова. Он со сломанной ногой лежит на противоположной стороне острова, американца еще нашел, длинноносого, этот погиб. Я так думаю, нужно перебираться к Никифорову, он – двигаться не может, и устроить лагерь там. Ты пока лежи, я за водой сбегаю. Кстати, я у тебя нож взял, ничего? Против не будешь?

– Нет. Лучше за водой побыстрей, а то во рту настоящая пустыня.

– Лады. Лежи, не двигайся, а то смотрю, ожил уж ты больно.

– Хорошо.

Сбегав за водой, я напоил Гришу. Из обрывков рубахи сделал ему косынку, в которую повесил поврежденную руку, после чего помог встать.

– Как?

– Голова сильно кружится, но думаю, скоро пройдет. Дойду, не волнуйтесь.

– Хорошо, я сейчас кору срежу для шины и за водой сбегаю. Солнце почти село, надо до темноты вернуться, чтобы Никифорову при свете шину наложить.

– Хорошо.

Срезав кусок коры, я сбегал за водой и, подхватив тюк с Гришкиной одеждой, подставил ему плечо, после чего мы поковыляли по берегу к Никифорову.

До темноты мы не успели, останавливались несколько раз передохнуть. Наконец в темноте зажелтел жилет. Бросив тюк с одеждой и усадив на песок Гришу, я подбежал к Сане и, приподняв голову, напоил его остатками воды.

– Долго не было, – пробормотал он.

– Знаю, Гриша очнулся, вот я и решил привести его сюда, чтобы вы вместе были. Сейчас попробую костер разжечь, у этого Слимана спички были, если высохли, то можно попробовать, нужно тебе шину наложить, а то не видно ни черта.

– Где он?

– Гриша? Вон, у кромки воды сидит. Пусть пока там побудет, пока я тут работаю, хорошо?

– Да.

Сбегав к тюку с одеждой американца, я, прихватив рассохшийся сухой коробок со спичками, вернулся назад. Проблем с сухими ветками не было, они хрустели под ногами. Собрав кучу, я сложил пионерский костерок, набрав сухой травы. Чиркнул первой спичкой. Мне повезло только с шестой, пламя быстро охватило ветки и, потрескивая, костер загудел. Проблема, в коробке осталось пять спичек.

Свет костра хорошо освещал Никифорова. Первым делом я осторожно, замирая, когда Саня болезненно стонал, снял с него одежду. Пока я работал, Гриша встал и, подковыляв, сел рядом, положив голову Никифорова себе на колени. После того как я снял с него костюм, полностью ощупал все тело, ища другие повреждения.

– Помимо ноги ничего серьезного я не нашел. Саня, терпи, сейчас больно будет. На вот, палочку приготовил, чтобы эмаль на зубах не покрошилась. Закуси.

Вставив ему в рот палку, я несколько секунд помедлил, собираясь с силами, и, взяв поврежденную ногу за стопу, стал вправлять. Никифоров застонал и задергался.

– Все, вроде встала на место, сейчас шину наложу.

Рубаху американца я уже разрезал на полосы. Так что с этим проблем не было. Убедившись, что шина наложена крепко, я откинулся на спину и немного полежал, приходя в себя. Привстав на локте, спросил:

– Есть-пить хотите? Хотя чего это я спрашиваю. Знаю, что хотите. Ждите, я схожу за водой и за фруктами.

Вытащив изо рта Никифорова обслюнявленную палку и кинув ее в костер, посмотрел Сане в лицо. Он был без сознания.

– Присмотри за ним и за костром, чтобы не потух. Я быстро.

– Хорошо, – ответил Гриша, осторожно укладывая голову Сани на жилет.

Темнота не помешала мне сходить за водой и поискать фрукты. Удалось найти только четыре плода, но зато спелых. Для воды я еще взял туфли американца, хорошенько их помыв, и, подхватив фрукты, направился в обратный путь. Нести три туфли с водой и четыре плода было не очень удобно, но я справился, хотя и пролил часть воды.

– Как вы? – поинтересовался я, подходя к костру.

– Товарищ майор уже пришел в себя, товарищ подполковник.

– Держи, – протянул я ему одну туфлю с водой, к которой он жадно приложился.

Остатками воды в остальных двух туфлях я напоил Саню.

– Много воды так не поносишь, – сказал Гриша, бросив рядом туфлю.

– Знаю, я там бамбуковую чащобу видел, из бамбука можно сделать неплохие фляжки, так что с этим вопрос решаем. Я тут фрукты нашел. Помните манго, что вы в Перл-Харборе ели?

– Помним, – кивнул Гриша, голодными глазами глядя, как я режу плоды на дольки.

После того как мы поели, стали укладываться спать. Я укрыл Саню его пиджаком и американца, благо они высохли. Гриша свой накинул, а я накрылся своим, прихваченным от ручья. Вместо подушек мы использовали мягкие надувные жилеты. За костром уже никто не следил, просто было не до того.

Устроившись на песке, я стал размышлять: «А ведь остров я так полностью и не рассмотрел, может, еще кто есть? Или других выбросило на тот, большой остров? Кто знает? Темно, сейчас толку нет ходить искать кого-то. Думаю, завтра утром пробегусь вокруг острова. Потом займусь обустройством лагеря. Гриша, вон, уже вполне пришел в себя, ходить может, пусть водоносом будет… И еще надо будет нарубить папоротника и сделать лежанки, а то на песке жестко-вато!»

Меня разбудили щебет птиц и завозившийся рядом Гриша. Тот, кто бывал во влажных тропиках, не забудет прелести веющего прохладой раннего утра, когда перед самым восходом солнца в лесу просыпается жизнь, раздается многоголосый хор птиц, пробиваются первые лучи солнца и капельки росы на сочных листьях, словно жемчужины, загораются всеми цветами радуги. Воздух свеж и прохладен. Но как только солнце поднимается над горизонтом, начинаешь испытывать тягостное чувство, невольно ищешь тени… Постепенно стихает громкое щебетание птиц; воздух становится все более душным. Небо заволакивается тяжелыми облаками, и вот уже разразилась гроза. Но дождь быстро проходит, снова светит солнце. Кругом все мокро. Мимолетная прохлада вскоре сменяется угнетающей духотой, лишь к вечеру начинает тянуть легкий свежий ветерок, а после захода солнца все оживает. Честно вам скажу, мягкие ночи в тропиках великолепны.

– Доброе утро, Робинзоны, – со стоном произнес я, потягиваясь. Сырая после ночи одежда прилипла к телу, заметно освежая. Рана и синяки сразу же дали о себе знать, когда я пошевелился.