Сергей Ежов - Пушинка в урагане

Спустя два дня я сопровождал тело покойного императора в столицу. Гроб поместили на лафет артиллерийского орудия, занял своё место конвой Похоронного полка, и я пошел вслед за печальной колесницей. Кажется, я что-то сломал в сценарии, но никто не посмел указать мне на неправильность действий. Сопровождающие лица, сколько могли, шли пешком вслед за гробом, а устав садились в коляски, и их место занимали отдохнувшие. Только я один всю дорогу от Петергофа до Петропавловской крепости прошел пешком. Ещё у дальних предместий к процессии стали присоединяться простые люди всех сословий, и по Петербургу уже двигалась колонна в сотню тысяч человек, но я их не видел. Оркестр играл приличествующие моменту траурные мелодии, попы читали положенные молитвы, что-то говорили люди, но я их не слышал. Мысленно я беседовал с человеком, столь неожиданно взвалившем на меня громадную тяжесть ответственности за Россию. Вот только не мог он дать мне достойных советов – как дальше управлять страной. Если бы он знал, как, то применил это знание на практике. Но он не знал, а значит, я сам должен руководить Россией, сам должен искать выход из тупика, куда страну загнал, в том числе, и мой предшественник.

— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой я не могу подвергнуть вас позорной смертной казни через повешение.

Мужчины, стоящие передо мной, молчали.

— И, тем не менее, я вас помилую, но по причине, которая вам даже в голову не пришла: я не могу начать царствование с отцеубийства и братоубийства. Остальных я помилую, то только чтобы в обществе не говорили, что я выгородил только кровную родню.

Облегчённый вздох.

— Вы все, согласно решению суда, лишаетесь всех прав состояния. Смертную казнь я вам заменяю пожизненной каторгой, и это единственное послабление. Ваши семьи также лишаются всех прав состояния и могут покинуть Россию. Всё ваше движимое и недвижимое имущество будет конфисковано и передано в казну. Для дальнейшей жизни или начала дел я выплачу вашим семьям из своих личных средств по тысяче рублей на человека. Конвой, уведите этих людей.

Двенадцать бывших великих князей покинули двор Алексеевского равелина Петропавловской крепости и под конвоем направились на пароходик, который отвезёт их по Мариинской водной системе до Волги, по ней до Казани, а уж от Казани, по арестантскому тракту во Владивосток, дабы оттуда добраться до левого притока Колымы, реки Джегдян. Туда же были отправлены тысяча сто тридцать бывших гвардейских офицеров и крупных чиновников, участвовавших в заговоре и цареубийстве. Стране нужно золото, много золота, так пусть эти никчемные люди, в компании воров, убийц и сутенёров, добудут его. Впрочем, у них есть шанс вернуться: за хорошее поведение и упорную работу им обещано послабление в режиме содержания, а лет через пятнадцать рассмотрение вопроса о снижении срока заключения. Старшие за это время наверняка перемрут, но у молодых есть пусть и призрачная, но надежда.

Страна, которую я получил в наследство от прежнего императора, находилась в тяжелейшем положении. Да, имелся подъём промышленности и оживление торговли, но по сравнению с передовыми странами Европы, особенно Британии, Франции и Германии совершенно ничтожный. Да что там, мы отставали и от Австро-Венгрии, а по ряду показателей даже от Турции. Стране нужна была индустриализация, а на неё в казне не было денег.

Правительство и общественность почему-то надеялись, что индустриализацию проведут частники, или того удивительнее, иностранные предприниматели. Смешно, право слово! Капиталист добывает деньги, и ему нет дела до того, развита ли страна его пребывания, или наоборот, это чья-то колония. Для капиталиста важен размер получаемых доходов, и если в процессе получения прибыли кто-то разорится или отдаст богу душу, то это проблемы неудачника, а не его, капиталиста.

Заводы и фабрики в России, за редким исключением, оборудовались устаревшими станками, завезёнными из Европы и САСШ. Но хуже было другое: рабочих не считали за людей, и нещадно эксплуатировали. Рабочий день длился одиннадцать-четырнадцать часов, а на некоторых заводах – шестнадцать часов. Детский труд, официально ограниченный восемью часами, фактически длился, как и у взрослых, те же одиннадцать и более часов. Расценки за работу безбожно урезались, за малейшую провинность налагался штраф, да и заработная плата зачастую не выдавалась: рабочим выдавали талончики на получение товаров в заводской лавке, где цены были значительно выше, чем в любой городской лавке, при отвратительном качестве. Недовольных увольняли, стачки и забастовки жестоко подавлялись казаками и полицией.

Но страшнее всего дело обстояло на селе. У большинства русских крестьян не было нормального сельскохозяйственного инвентаря, в частности плугов. Я это знаю не понаслышке: в Пристенском районе Курской области, где я жил, первый железный плуг появился только в тысяча девятьсот одиннадцатом году! То есть, если пустить дело на самотёк, курским крестьянам ждать нормального плуга ещё без малого тридцать лет! Отсутствие нормального севооборота, сортовых семян и удобрений, помноженные на слабосильных лошадей и хилых неграмотных крестьян приводило к тому, что неурожаи даже в Черноземье были раз в несколько лет. А что говорить о Центральной Нечернозёмной России? Урожайность в России была в три-четыре раза ниже, чем в Пруссии, близкой к нам не только территориально, но и климатически.

Но и это не самое страшное: бедных крестьян многие поколения подряд грабили жадные дворяне, проматывая награбленное в столице и на заграничных курортах. А теперь появилась беда ещё более страшная, чем даже помещики-хлеботорговцы. Цену на хлеб они занижали в несколько раз, а тех, кто пытался сопротивляться – избивали, а то и убивали, а их дома и амбары с хлебом безжалостно сжигали. Крестьяне и честные торговцы как могли, противодействовали, но получали жестокий отпор: прикормленные полицейские чины и воинские начальники присылали солдат и казаков, и всё заканчивалось массовыми порками и ссылкой в Сибирь всех, кто пытался бороться за свои права.

В общем, в стране потихоньку назревал социальный взрыв чудовищной силы, грозивший уничтожить страну, и что-то надо было с этим делать. Собственно говоря, в той реальности, из которой я угодил сюда, власти предержащие так ничего и не делали. Сначала пришел Александр III, с его идеями «подморозить революционные настроения». Вот и «подморозил». Крестьянство обнищало ещё сильнее, у рабочих принялись отнимать совсем уж мизерные права, которые были у них до Александровских контрреформ, дворянство продолжило разлагаться. Разночинная интеллигенция заявила о себе как о мощной общественно-политической силе, набирали силу задавленные прежде старообрядцы, подняли голову иудеи. Все требовали решения их проблем, но царь и его правительство не собирались ничего предпринимать. После смерти Александра III, на престол взошел его сын, Николай II. Хороший семьянин, талантливый фотограф, отличный стрелок, знаток театра и предметов искусства. Это, пожалуй, всё то хорошее, что можно сказать о последнем русском императоре. Результатом деятельности Николая стали три революции, Гражданская война и иностранная интервенция.