Сергей Ежов - Пушинка в урагане

— Нет. К сожалению, нет. В этом случае возрастёт сопротивление воздуха движению самолёта, и оно обнулит все достигнутые преимущества. Я предлагаю вам, господа, заняться исследованием формы самолётов на постоянной, научной основе.

— Вы и мне предлагаете, — сделал шаг вперёд Степанов.

— И вам тоже, господин мичман. Будете работать в группе Александра Фёдоровича, если не возражаете.

— Каковы будут указания, ваше императорское высочество, — встал по стойке смирно Можайский.

— Ну, полно, Александр Фёдорович, давайте продолжим разговор по-прежнему, запросто. А указания такие: вот вам выписка из именного Его Императорского Величества указа об организации самолётостроительной комиссии под моим общим руководством и вашим непосредственным начальством над отделением самолётостроения. У вас имеется право набора персонала в комиссию. Несколько я понимаю, первым вашим сотрудником станет мичман Степанов?

— Совершенно верно, Пётр Николаевич. Сколько у меня будет подчинённых?

— Пока десять человек. Первой задачей вашей группы будет такая: в течение месяца достроить ваш, Александр Фёдорович, самолёт, и провести на нём несколько показательных полётов в высочайшем присутствии. Сейчас мы с вами отправляемся в Петербург, там для вас будут оформлены все необходимые документы. Затем вы получите на Адмиралтейской верфи две паровые машины, работающие на жидком топливе, доставите их сюда и установите на свой самолёт. Здесь же, в Красном Селе, в столярной мастерской господина Ломакина, имеется возможность изготовить новые крылья, и вам, господа, необходимо проследить за тщательной их выделкой. Вот подготовленные мной эскизы, вы вольны использовать их как угодно или не использовать вовсе.

— Вы так тщательно подготовились к нашей встрече… Это несколько необычно, откровенно говоря.

— Привыкайте, господа. От вас в будущем потребуется очень много сложной во всех отношениях, срочной, и, при этом, тщательно спланированной работы.

Спустя месяц, восьмого июня, на поле рядом с ангаром и шатром, установленными на месте развалюх было не протолкнуться: привлечённые именными приглашениями и просто афишами, в Красное Село собралось не менее десяти тысяч человек. Для высшей аристократии, высших же военных и чиновничества, а также иностранных дипломатов были устроены ложи, где гостей обносили шампанским и лёгкими закусками, а гости попроще довольствовались ларьками со всякими вкусностями и услугами лоточников. За порядком наблюдали триста полицейских и неизвестное мне число жандармов: поручик Власьев как-то забыл мне доложить их численность, хотя обо всех остальных мероприятиях сообщил очень подробно. Вообще, я очень доволен своим начальником службы безопасности: умён, образован, не болтлив, силён физически и духовно. И прекрасный организатор, к тому же. Первый показательный полёт организовывал он, и получилось прекрасно. Зрители грамотно распределены вдоль взлётно-посадочной полосы, сама полоса огорожена прутиками и ярким жёлтым шнуром с красными флажками. А метрах в десяти от неё, на безопасном удалении, натянута уже верёвка на столбиках. Вдоль неё расставлено оцепление из солдат, и уж они не пускают народ на поле. В пределах охраняемой зоны, в месте, обеспечивающем лучшие ракурсы, только с десяток репортёров, не считая фотографов, с их пока неуклюжими фотоаппаратами. И репортёры-то какие!!! Из «Санкт-Петербургских ведомостей», «Правительственного вестника», «Русского инвалида», а также иностранных: «Интернэшнл геральд трибюн», «Фигаро́», «Таймс», две немецкие газеты и ещё каких-то, мною не идентифицированные. Репортёры заранее проинструктированы о порядке на показе, заранее дана возможность сфотографировать наш самолёт и его создателей, показаны точки, откуда будут наиболее выигрышные ракурсы… Помножим это на прекрасный стол и в меру спиртного, и получим хорошие отзывы о нас в прессе. Это ж такая реклама!

Можайский со Степановым в парадных мундирах при наградах царят над всем этим торжеством: сегодня их день. Они принимали важных гостей, и провожали их на отведённые места, демонстрируя при этом непоколебимое спокойствие. Ещё бы! Показательный полёт первый, а вот фактический – двенадцатый.

Первый полёт мы провели три недели спустя после нашего знаменательного разговора, а до того все были плотно заняты доводкой самолёта Можайского до лётного состояния. Возни оказалось немало. Во-первых, мы изготовили новые крылья, бипланную коробку, и установили её на место. Кроме того, было изменено хвостовое оперение по подобию У-2. Доставленные паровые машины, мощностью в двадцать лошадиных сил, и котёл для них также установили, и сразу сделали привод на винты, страшно неуклюжие, на мой взгляд, и непригодные для нормальной работы, но вполне подходящие для первого в мире полёта. На самом деле наша задача не создать выдающийся по лётным качествам аэроплан, а всего лишь продемонстрировать миру приоритет России в области авиации, да и сдать аппарат в музей.

Наконец прибыли император и Екатерина Михайловна со свитой, и действо началось. Александр Фёдорович сделал доклад царственной чете, и подал знак механикам. Те, в свою очередь, распахнули ворота лёгкого ангара, и выкатили самолёт. Механики захлопотали вокруг, последний раз проверяя узлы и механизмы, контролируя работу заранее растопленного котла паровых машин и вообще создавая рабочую атмосферу, столь важную при любой демонстрации. Ложи, трибуны и просто толпы народа замерли в осознании исторической важности происходящего, только лёгкий ропот пробегал при виде какого-нибудь действия аэродромной команды.

Наконец всё готово, из шатра на первый план вышел пилот, мичман Степанов. Для пилота мы сшили лётный костюм, нарисованный мною по мотивам формы лётчиков Первой Мировой войны: длинная чёрная кожаная куртка, на ногах высокие ботинки с крагами, на руках перчатки, тоже с крагами, на голове шлем с козырьком, и с пробковой тульей, обтянутый тонкой кожей. Над козырьком шлема красовались очки. Зрители возбуждённо зашумели, узрев такое великолепие.

Степанов принял доклад от старшего механика, подошел к императорской ложе, доложил о готовности и попросил разрешения на взлёт. Получив разрешение, он по лесенке взобрался в самолёт, и запустил пропеллеры. Затем дал полную мощность, а помощники перестали удерживать крылья. Самолёт пробежал двести метров по полосе, и тяжело оторвался от неё. Среди зрителей воцарился восторженный хаос: кто-то кидал в воздух кепки и чепчики, кто-то просто потрясал руками, но восторженно кричали все без исключения, в том числе и царь.

Степанов, поднявшись метров на сто – сто пятьдесят, начал выписывать круги над полем, и пролетая над толпой, горстями сбрасывал конфетти, чем вызвал ещё более буйный восторг. Наконец он направил самолёт вниз, и очень гладко приземлился, безо всяких там козлов и прочих косяков начинающих лётчиков.