Сергей Ежов - Пушинка в урагане

Зрители взорвались овациями, а оркестр и небольшой хор грянули «Марш авиаторов»:

Мы рождены чтоб сказку сделать былью

Преодолеть пространство и простор

Нам разум дал стальные руки-крылья

А вместо сердца – пламенный мотор!

Всё выше и выше, и выше

Стремим мы полёт наших птиц

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ!

Самолёт остановился точно напротив императорской ложи, там, где механики уже раскатали красную ковровую дорожку. Осталось только чуточку подтолкнуть самолёт, и вот мичман Степанов, по приставленной лесенке, спускается на дорожку, по ней марширует к императору и докладывает:

— Ваше императорское величество! Первый показательный полёт первого в мире самолёта успешно завершён! Самолёт в совершеннейшей исправности и готов к новым полётам. Докладывает пилот самолёта, мичман Степанов!

Император вышел из ложи и по двум ступеньками спустился вниз. Глаза его сияли, лицо было совершенно одухотворённым. Ещё бы! Такой триумф его державы в глазах всего мира! В три шага он приблизился к мичману и крепко его, обняв троекратно расцеловал.

— Благодарю за службу мичман! Поздравляю вас старшим лейтенантом и орденом святой Анны, — император, сняв с груди орден, прикрепил его на куртку Степанова. Тот автоматически рявкнул положенный ответ, затерявшийся, впрочем, в восторженных возгласах присутствующих.

— Так говорите, готовы ещё раз взлететь?

— Так точно, ваше императорское величество! Готов даже поднять с собой пассажира, — и стрельнув взглядом в сторону Можайского, уточнил, — только небольшого роста и веса, так как самолёт ещё опытный, маломощный.

— Вот как? А я, грешным делом, хотел попроситься с вами. Но может кто-то ещё пожелает?

На первый план выступил смутно знакомый мне, невысокий и худощавый ротмистр в мундире лейб-гвардии гусарского полка.

— Ротмистр Иванов Максим Сергеевич. Разрешите мне, ваше императорское величество!

— Ну ротмистр, если вы того желаете, извольте!

Можайский и Степанов тут же отвели ротмистра в ангар, откуда тот вышел с головы до ног облитый в чёрную хрустящую кожу. Вдвоём со Степановым они уселись в самолёт, и под восторженные крики присутствующих пошли на взлёт.

На этот раз Степанов сделал несколько кругов над полем и стал спиралью подниматься всё выше и выше, и достиг высоты примерно полкилометра. Сделав обширный круг, он направил самолёт вниз, и вскоре совершил посадку.

— Отчего вы не поднялись выше, — поинтересовался царь, поздравив Степанова с вторичным успешным полётом.

— Недостаточна мощность машин, ваше императорское величество. Это опытный аппарат, и на нём стоят машины, не вполне подходящие ему.

— Ну, ничего. На первый раз достаточно и того что вы продемонстрировали. А теперь я бы хотел получить пояснения из уст автора сего изобретения.

На первый план выступил Можайский.

— За выдающееся техническое изобретение, поздравляю вас контр-адмиралом! А теперь расскажите нам о своём детище.

Можайский повёл царственную чету вокруг самолёта, давая пояснения. Механики по его команде открывали различные лючки, через которые можно было увидеть устройства самолёта.

Спустя три часа, наконец, всё стало успокаиваться. На соседнем поле, за тройным рядом деревьев, были установлены шатры, куда царственная пара и сопровождающие лица были приглашены отобедать. Публика попроще расположилась на аэродроме, и тоже не скучала. Оркестр играл бравурные марши, и через два на третий-четвёртый раз – «Марш авиаторов», каждый раз встречаемый криками ура. Слова подпевали уже многие из присутствующих.

А возле самолёта, с двух сторон, выстроились две очереди – люди желали запечатлеть себя на фоне нового чуда. Надо сказать, что, предвидя ажиотаж, поручик Власьев подсуетился, и пригласил четырёх фотографов, велев им приготовить как можно больше кассет. Впрочем, понятно, что на всех не хватило, несмотря на то, что фотографии делались групповые, по десять и более человек.

Где в это время находился я? Разумеется, в императорской свите, так уж положено по протоколу.

— Пётр Николаевич, а вы рискнули бы совершить полёт на этом самолёте, — обратилась ко мне какая-то незнакомая дама, буквально облепленная бриллиантами. Судя по тону, она была уверена в моём отрицательном, или, на крайний случай в уклончивом ответе.

Ответить я не успел, поскольку рядом нарисовался давешний ротмистр, всё ещё в кожаном великолепии.

— Насколько я знаю, любезнейшая Аглая Андреевна, его императорское высочество в течение предыдущей недели, не менее трёх раз поднимался на этом самолёте.

— Но… Позвольте Максим Сергеевич, было объявлено, что сегодня был совершён первый полёт!

— Тонкость в том, что сегодня был совершён первый ПУБЛИЧНЫЙ полёт, а до того команда его императорского высочества готовилась и тренировалась без публики. Причём его высочество самостоятельно пилотировал самолёт, — и ротмистр обаятельно улыбнулся. — Однако, милые дамы, позвольте мне обратиться к его императорскому высочеству, — и он повернулся ко мне:

— Ваше императорское высочество! Прошу вас принять меня в свою комиссию, на любую должность, связанную с самолётами. Сегодня я понял, что это моя судьба, и я мечтаю стать пилотом, подобно вам и старшему лейтенанту Степанову.

— Извините великодушно, ротмистр, я вижу, что мы знакомы, однако запамятовал ваше имя.

— Иванов, Максим Сергеевич.

— Я беру вас, Максим Сергеевич, но обязан предупредить, что в моей комиссии принята очень жёсткая дисциплина. Вы не передумаете?

— Ни в коем случае! Я заранее навёл справки, и заранее согласен на все условия, в том числе и дисциплинарные.

— Отлично. В таком случае, благоволите прибыть ко мне завтра, к восьми часам утра, я проведу с вами собеседование. А пока отдыхайте, Максим Сергеевич.

Счастливый ротмистр упорхнул, а я остался на растерзание дамам. Впрочем, у меня есть старый, ещё студенческих времён, способ исчезать из неприятной компании. Даю условный знак заранее проинструктированному официанту, и вот ко мне уже движется посыльный с конвертом. Вскрываю его, и сообщаю агрессоршам:

— Тысячу извинений, милые дамы, но дела службы превыше всего!

А наутро я, в компании Можайского, Степанова и ротмистра Иванова, решаем вопрос о дальнейшей судьбе построенного самолёта. Заседание открыл я:

— Господа! Вчерашний, в высочайшем присутствии, показ нашего самолёта оказался вполне успешным.

— Более чем успешным, — уточнил Можайский, покосившись на свои новые погоны.

— Согласен. После показа, на приёме, ко мне по очереди подошли не менее десяти человек, с одним вопросом: когда и на каких условиях они смогут приобрести подобный самолёт в личное пользование. Из этого следует… что?