Александр Михайловский - Война за проливы. Операция прикрытия

– Возможно, вы и правы, уважаемая Нина Викторовна, – хмыкнул Михаил, – я и сам много раз чувствовал нечто подобное. Но чувства к делу не пришьешь, поэтому мы будем исполнять свои союзнические обязательства; правда, как говорится, от сих до сих. А тот, кто вдруг решится нас надуть, потом об этом жестоко пожалеет. Впрочем, я изо всех сил стараюсь сделать так, чтобы старая германская элита, среди которой водятся такие настроения, как можно скорее состарилась и умерла, а у новой элиты, выросшей уже при Континентальном альянсе, чтобы и мысли не возникло о его разрушении.

– Так будет лучше всего, – сказала Антонова, – пусть германская элита становится нашей элитой, приезжает, поступает на службу, зарабатывает регалии, а потом и оседает в России навсегда. Сибирь и Дальний Восток уже сейчас глотают малоземельных германских крестьян как древний Молох, а их дети и внуки станут уже русскими.

– Кстати, – кивнул своим мыслям император, – как я понимаю, там, на Кавказе, наблюдать пролет «тунгуса» через атмосферу будет физически невозможно. Команда Белопольского сможет начать наблюдение только после того, как наш небесный странник, следуя по своей орбите, удалится на некоторое расстояние от места прохождения через атмосферу…

– Наилучшие условия наблюдения пролета «тунгуса», – сказала Антонова, – будут в нашей передовой базе Северного флота Порт-Баренц, расположенной на Груманте в глубине Адвент-фиорда. И наблюдать за пролетом должны как раз не астрономы, а штурманы кораблей и артиллерийские офицеры. Точка входа в атмосферу, курс, высота цели, а также точка выхода. Было бы не вредно, пока есть время, перевести в тот район «Москву». Чем черт не шутит – быть может, если вывести ее прямо к кромке льдов, то пролетающего «тунгуса» возьмут на сопровождение ее радары ПВО. Данные, полученные в Порт-Баренце, позволят нам проверить и уточнить наблюдения, которые будут сделаны в Абастумане. И даже больше – предварительная информация поступит сюда почти сразу как случится прохождение, когда штурманы военных кораблей сверят между собой полученные данные. Несколько часов выигрыша во времени, возможно, окажутся решающими.

– Да уж, – сказал император Михаил, – Грумант оказался воистину ценным приобретением. А то бы и ходили, как Ники, вокруг да около. А там одни сельдь с треской чего только стоят. Теперь любой мужичонка из глубинки, если он не пьяница и не лентяй, раз в неделю способен порадовать себя и свою семью соленой или мороженой рыбой. Тоже получается еще один хлеб, как и картошка. Если у страны есть рыба, то голодать она не будет. А норвежцы перебьются – у них свое море под боком, где той же рыбы вполне достаточно. Впрочем, это не тема для сегодняшнего разговора. Давайте-ка закругляться, уважаемая Нина Викторовна, ибо впереди дел столько, что все их разом и не переделать.

18 июня 1908 года. 19:55. Македония (Западная Румелия).

Революции, даже в Турции, никогда не делаются с бухты-барахты. Принять решение начать революцию и приступить к процессу захвата власти – в действительности разные вещи. Тем более что среди турецких офицеров у революционеров нашлись не только сторонники, но и противники.

– Никак нельзя нарушать единство турецкого народа в этот роковой момент, когда на Османскую империю ополчаются все соседние страны! – говорили они. – Сплотимся вокруг султана Абдул-Гамида Второго, как тридцать лет назад вокруг него сплотились наши отцы; и только когда все закончится, потребуем от него восстановления действия конституции 1876 года.

– Вы полные идиоты, – отвечали оппонентам сторонники немедленной революции Энвер-бей и прочие младотурки, – когда все закончится, то не останется никого, кто мог бы предъявлять хоть какие-то требования. И самой Османской империи тоже не останется, ибо Белый Царь, затеявший эту войну, жесток и немилосерден. Никто из его врагов не смог похвастаться долгой и счастливой жизнью. Все они умерли в ужасных мучениях. Этот достойный сын иблиса и предводитель неверных, названный именем самого воинственного из ангелов, намерен не оставить от нашего государства и камня на камне. Единственный способ избежать этого ужаса – взять власть и объявить о выполнении новым правительством всех условий Берлинского трактата, даровании неверным равных прав с мусульманами и восстановлении всех гражданских свобод. Тогда страны, зависимые больше от Европы, чем от России, воздержатся на нас нападать, а ярость славян, рвущихся отомстить нам за века так называемого ига, значительно снизится. С Сербией, Болгарией и Черногорией, если их не поддержат другие, наша армия справится. Не может не справиться. А после того как все это закончится, нам сначала потребуется укрепить османское государство, изрядно обветшавшее при бездельнике Абдул-Гамиде, и лишь потом предъявить неверным счет за все наши неприятности. А пока, как говорят франки: свобода, равенство, братство. Вот именно что только пока.

– Вы полные безумцы, – отвечали младотуркам самые вменяемые из оппонентов, – пока вы будете решать вопрос о власти, сербы и болгары возьмут вас голыми руками. Зачем им крошки свободы с нашего стола и обещания счастливой жизни, если война принесет им все и сразу? Единственная возможность сделать поражение от неверных не столь унизительным заключается в том, что наши победители передерутся между собой за отвоеванные у нас земли.

Так бы и длились эти споры до бесконечности без всякой революции, ибо никакая горстка вождей саму революцию не делает. Им нужны сподвижники, проникшиеся идеей и готовые идти до конца, а также массы «пехоты», истово ненавидящие прежний режим и ждущие только «мудрых» указаний прославленных вождей. А у режима, соответственно, на тот момент не должно быть ни того ни другого. Со вторым пунктом султан Абдул-Гамид, разложивший государственную машину и отворотивший от себя общественное мнение, справился самостоятельно, но и у революционеров-младотурок для осуществления переворота силенок до поры тоже было маловато.

Но тут идейному вдохновителю этого буржуазно-националистического движения, поэту-просветителю, светочу идей секуляризма, вечному врагу ислама и самого Аллаха, а по совместительству врачу Абдулле Джевдету, вздумалось покинуть тихую уютную Швейцарию и на одном их последних Восточных Экспрессов ( несмотря на явную угрозу войны, поезда ходили до последнего момента ) и прибыть в Стамбул, чтзбы личным участием поддержать находящуюся под ударом Родину. Там он был почти немедленно схвачен тайной полицией и сутки спустя удушен в тюрьме шелковым шнурком. Эта смерть, такая вполне либерально-дурацкая, и в то же время тоталитарно-жестокая и бессмысленная, всколыхнула просвещенное турецкое офицерство. И ведь, в самом деле, для власти султана этот человек был опасен примерно так же, как назойливо жужжащая муха – не более того.