Борис Конофальский - Охота [СИ]

Две минуты уже прошли. Он делает последний вдох. Но глубоко вздохнуть не получилось. В маске дышать нечем. Нужно ждать. Ещё хотя бы одну минуту. На краю панорамы плавает цифра шесть и два. Чуть больше шести процентов кислорода. Три минуты прошло. Надо ещё подождать. Но не пришлось:

— Медика! — Звенит в наушниках голос прапорщика. — Медика сюда.

Голос его звонкий, почему-то высокий, и Акима от него, кажется, тошнит.

Голос летит издалека, и всё равно такой звонкий, как будто взводный орёт прямо над ухом. Мозг на голодном кислородном пайке не сразу включается. А только через пару секунд. Ах, да… Точно…

Медик — это он. Да, это его зовут. Саблин встаёт в своём окопе, с него сыпется, грунт, камни. Всего этого тут много, хоть по новой окоп копай. Он ищет на дне окопа дробовик, без оружия ни шагу. Температура шестьдесят градусов, но это уже допустимая температура, он открывает клапан, запускает вентиляцию, заливает себе в «кольчугу» сразу три кубика хладогена, пытается дышать, глубоко вздохнуть, это получается, но в маске всего десять процентов кислорода, это половина от необходимого. А ему нужно выбираться из окопа и идти, тратить кислород ещё и на работу мышц. Компрессор гудит, работает на полную мощность, прогоняя через камеру воздух, оставляя драгоценные молекулы кислорода в маске и выгоняя из неё углекислоту. Аким начинает вылезать из окопа, ведь медик это он.

— Есть медик, — говорит он, вставая во весь рост над окопом, — кому нужен медик?

— Саблин, сюда, — орёт ему обычно спокойный казак Петя Чагалысов, взводный снайпер, и машет ему рукой. — Быстрее, брат.

Аким спешит к нему, чуть не падая, его ещё пошатывает и тошнит, но кислорода уже двенадцать процентов, глубокие вздохи прочищают голову.

Он подбегает к снайперу, так ещё два казака сидят на корточках, а между ними на спине лежит ещё один. Вот ему-то он и нужен.

— Что с ним? — Кричит Саблин, ещё не подойдя и уже из кармана доставая диагноз-панель.

— Не знаю, Аким, — говорит Чагылысов, а сам едва не плачет, голос срывается, значит, речь идёт о его лучшем друге, о его втором номере, о Серёгине, — застонал он после взрыва. А потом не отвечал. Я зову, а он не отвечает.

Саблин удивился, у снайпера открыто забрало, так и есть, ветер перемешал воздух, на панораме кислорода двадцать процентов, Аким и сам открывает забрало. Садиться к раненому, у того тоже забрало уже открыто:

— Так что с ним? — Он открывает Серёгину глаз, светит туда фонарём из диагноз-панели. Белка в глазу нет, вкруг зрачка, сплошная краснота, кровь в глазу. Зрачок на свет не реагирует.

— Кажись, клапан на маске сорвало, — предполагает Ерёменко.

— Аким, скажи, жив он, а? — Суетится вокруг него снайпер.

Саблин ищет пульс, слава Богу, пульс есть:

— Радист, — орёт Аким, — вызывай медбот.

— Принято, — кричит Зайцев.

— Жив, жив, — повторяют казаки, говорят это с заметным облегчением, Серегин ведь до сих пор признаков жизни не подавал.

— А что с ним, Аким, а? — Спрашивает Чагылысов жалобно и пытается заглянуть вместе с Саблиным в диагноз-панель.

А Саблин сам не знает, что с Серёгиным, а Чагылысов его раздражает и мешает ему. Этот уже немолодой казак, терпеливый и молчаливый, с заметными монголоидными чертами в лице ему всегда нравился, но не сейчас:

— Уйди, — Аким толкает его в шлем. — Не лезь.

— Не мешай ему, Петя, — говорит снайперу кто-то из казаков.

Чагылысов послушно отстраняется немного. Замолкает.

Ну, отодвинулся Чагылысов, а дальше что? Саблин не знает, что делать. Он беситься, но про себя, так, чтобы никто больше не видел его ярости. Да как так, ведь он не медик, он курс медицины проходил вместе со всеми в учебке. Вместе с ними со всеми. Почему он должен сейчас спасать Серёгина, почему он должен отвечать за его жизнь? Ведь он такой же, как и они. А эти дурни стоят и ждут от него чуда. Он с трудом взял себя в руки и ещё раз заглянул диагноз-панель. Ладно. Надо думать, надо думать.

Сорвало клапан на маске, значит под давлением, в маску мог попасть раскалённый воздух, и он мог его вдохнуть. Ожёг дыхательных и лёгких. Саблин открывает рот, заглядывает туда — нет. Кровь есть, навалом крови, ожога, вроде, не видно. Что ещё?

Кровь во рту, красные белки глаз, низке давление, едва живой пульс. И что ему со всем этим делать. Уж лучше брюшную полость навыворот, он бы знал что делать, а это…

Он не знает, но кричит:

— Ранец мой сюда!

Казаки кидаются по окопам искать его ранец, а он всё ещё думает, что-то ещё смотрит на панели. Наконец, ранец его ему принесли, и он достаёт оттуда коробку медика. Достаёт шприцы. У него нет представления о том, что надо делать. У него только логика и небольшой опыт. Он достаёт три шприца. Один понижающий давление, на всякий случай антибиотик, а третий для введения человека в медицинскую кому. Саблин и понятия не имеет, можно ли сейчас колоть раненому эти препараты. Ведь он не медик, он боец штурмовой группы. Аким снимает колпачок с иглы первого шприца. Это вещество понизит давление и остановит внутренние кровотечения. Судя по всему, они есть. Он очень надеется, что до прихода медбота второй номер снайперского расчёта Серёгин будет жить. А первый номер снайпер Чагылысов сидит рядом, в метре от него, и внимательно следит за каждым его движением.

У него лицо расстроенного ребёнка, а ещё он, кажется, бояться. Этот взрослый человек очень раздражает Акима, так и хочется рявкнуть на него, но он сдерживается, отворачивается и находит место для первого укола.

Удовольствие. Одно из простых удовольствий это спать без брони. При этом лечь чистым, вымытым хотя бы немного. О бане, конечно, никто не говорит, но хотя бы обмытым десятью литрами воды. И лежать не на бархане, под углом, и не на песке, не ждать, что по тебе поползёт паук или пыльная тля залезет под броню. А лежать спокойно, с удовольствием, на медицинских носилках, как на хорошей кровати. Он почти не проснулся, сознание где-то рядом, полусон-полуявь. Только чувство, что изнуряющей усталости почти не осталось, зато появилось расслабленное состояние удовольствия и безопасности. После сна ещё не пришёл в себя, но, даже не открывая глаз, он может сказать точно, где он находится, он в армейском грузовике. Урчание генератора, тихий шелест электромоторов, покачивание на ухабах.

Аким открывает глаза. Да, так и есть, над ним тент кузова, светодиоды в «потолке» дают немало света. Умно придумано прошить «потолок» лентой из светодиодов. Обычно в кузове полумрак. Рядом на носилках лежит Каштенков.

Саблин сразу сел на носилках, сна как небывало. Только одна мысль в голове: что с Сашкой? Над пулемётчиком висит капельница, к нему гибким проводом подключена диагноз-панель. Он без сознания. Но приглядевшись, Аким немного успокаивается.