Борис Конофальский - Охота [СИ]

— Ну-ка хватит, — сурово сказал он ей, — хватит рыдать. Ничего, пойду в полк, напишу рапорт, всё объясню.

— Да знаю я, Акимушка, — говорит жена, вытирая слёзы, — ты не такой, это они от горя бабьего, мужей хоронят, вот и нужно крайнего найти.

Да, тут, кажется, она была права. Как тут крайнего не искать. И кто будет крайний, как ни тот, что живой пришёл оттуда, где муж погиб.

— А ещё завидуют они, — продолжала жена. — Вот и брешут на тебя.

— Чему? — Удивился Саблин.

— Да всему, разве нечему? И что сына нашего врач пригласил на учение…

— А ты уже всем рассказала? — Зло спрашивает Аким.

— Так рассказала, а разве такое утаишь, всё равно узнали бы. Говорит жена и тут же вспоминает. — И что тебе звание дали, и что Антонина тоже тесты сдала лучше всех в школе, и что ты всегда живой возвращаешься, и что в чайной не сидишь вечерами, а дома со мной, вот и злятся бабы.

Аким встал и сказал сурово:

— Дурам своим скажи и сама запомни, звания не дают, звания присваивают.

Так и не поев, как следует, пошёл собираться в полк.

— Китель чистый?

— Чистый, чистый, — жена вскочила, пошла за ним.

— Нашивки урядника пришила?

— Пришила, и галифе почистила с фуражкой.

Он повернулся к жене, обнял её крепко и погладил по голове:

— Ничего, пусть побрешут бабы, мы переживём.

— Переживём, Акимушка, — сказал жена, — ты только пока никуда больше не ходи. Посиди дома. Хоть месяц.

— Ты китель неси, — со вздохом произнёс он, отпуская жену.

Разволновался он, а кто-бы не волновался, решил взять с собой то, что, как ему казалось, поможет, он собрал и сложил в ящик всю свою броню, взял щит, оружие. И со всем этим поехал в полк, к есаулу. Его сразу к нему пустили, видимо, тот ждал его.

Так и припёрся в кабинет к нему с огромным этим ящиком. Постучался, открыл дверь:

— Здравия желаю. Разрешите войти?

— Здор о во, урядник, заходи, — разрешил есаул Бахарев, приглашая его рукой.

Аким втащил в кабинет ящик и несмотря на удивлённый взгляд есаула, без его разрешения стал выкладывать из ящика на свободный стол свои доспехи.

— Товарищ урядник, это вы к чему? — Вдруг раздался голос, который Саблин сразу узнал. Это был голос подъесаула Щавеля. Он сразу его не заметил, тот за дверью сидел. На углу стола.

Аким обернулся, отдал честь:

— Здравия желаю, господин подъесаул.

Комендант станицы и начальник оперативного отдела полка говорил чуть насмешливо и даже улыбался:

— Да брось, Аким, — Щавель держал какую-то бумагу в руке, — ты зачем сюда принёс это?

Саблин чуть-чуть растерялся, наверное, и вправду это выглядело смешным. Или странным.

— Показать хотел. Тут вот… — Он поднял свою кирасу, стал пальцем показывать вмятины… — Вот, и вот шлем…

Щавель встал, подошёл к столу, он поднял щит Саблина, стал осматривать его внимательно. Щит был весь во вмятинах. Двадцать шесть попаданий, одиннадцать навылет. Щавель осмотрел щит с двух сторон, покачал головой: «ишь, ты», и произнёс:

— Непросто вам там пришлось?

— Да уж, поприжали нас с Каштановым дарги.

— Ну, вы-то им тоже дали, я надеюсь?

— Пятерых как минимум, — скромно сказал Саблин и добавил, — с гарантией. Но думаю, что больше, папуасы ещё и мину нашли нашу.

— Папуасы? — Переспросил Щавель, ухмыляясь.

— Ну да, их так лейтенант знакомый называет.

— Это Морозов, что ли?

— Он.

— Хорошие у тебя знакомые, — хмыкнул подъесаул.

В его этой фразе было заложено много смысла: одновременно и восхищение, и какая-то подозрительность.

— А зачем ты броню сюда притащил? — Спросил есаул Бахарев, до сих пор только слушавший их.

— Ну… Не знаю. Показать. — Растерялся Сабин. — Ну, чтобы… Показать… А то говорят в станице невесть что…

— Слушай Аким, — заговорил Щавель, положив руку ему на плечо, — у нас к тебе по поводу эвакуации никаких вопросов нет. По поводу рейда есть, а по поводу эвакуации отсутствуют. Это большое счастье, что вы с Каштановым выжили, жаль, что хлопцы полегли, но и я, и командование полка уверены, что вы дрались, как положено казакам пластунам. Степняки сказали, что вы все погибли. Мы не верили по началу, а как узнали, что у степняков самих восемьдесят процентов потерь, так и призадумались. Хорошо, что этот лейтенант Морозов такой упрямый, не поверил, что все полегли, и поехал за вами. Думал тебя найти. И радировал нам, что нашёл могилу на Ивановых камнях с нашими братами, а потом и следы ваши нашёл. Он наделся, что ты среди выживших.

«Вот оно как, — думал Аким, — значит, Морозов за мной поехал, видно, и вправду я этой Пановой нужен. Не поехал бы он сам меня по всей степи искать, если бы она его не гнала».

— Тут просто слухи по станице пошли, — произнёс Саблин, — говорят всякое… Ну, дурь какую-то.

— Кто это говорит? — Спросил Бахарев насторожённо, он даже взял ручку, чтобы записывать.

— Бабы, говорят, что я бирюк, сам за себя воюю, потому и целым всегда выхожу…

— Бабы? — Заорал есаул, бросая ручку на стол, Саблин даже вздрогнул от неожиданности. А Бахарев продолжил орать. — Слушай, Аким, вот что я тебе скажу: я в трёх станицах служил… Вы меня, казаки, конечно, извините, но самые подлючие бабы, что я видал, они не ваши бабы, а твои, Аким, сколопендры. Такие, заразы едкие, что ужас. Ты мне про них даже не говори, сами вы таких их вырастили, так что терпите. Извели меня своими доносами и склоками. И пишут, и ходят, и рядятся, и судятся, свирепые у вас тут бабы, так что терпите.

Есаул не на шутку разошёлся, видно, местные женщины не давали ему жить спокойно.

— Пусть болтают, — сказал Щавель, — вы с Сашкой молодцы, как вы выстоять смогли?

— Да из-за пулемёта, — произнёс Саблин, — на подъёме его правильно поставили, справа, слева они не лезли, так на пулемёт и ползли, Сашка их сносил, а тех, что он не успевал, я дочищал.

— Поработал, значит? — Спросил есаул с пониманием.

— Поработал, за утро ящик картечи расстрелял, срез ствола красный был, дробовик в хлам. Дальше с чужим ходил.

Офицеры понимающе кивали, и Щавель сказал:

— Чтобы бабы поменьше языками мололи, ты, когда хлопцев хоронить будем, обязательно приходи. Думаю, что через пару дней похороны будут.

— Да не смогу я. — Вдруг сказал Саблин.

Оба офицера с удивлением уставились на него, ожидая пояснений.

— Морозов говорит, что у него всё готово: и лодки, и снаряжение, хочет завтра выходить. Они только меня ждали. Что ж мне делать? Не идти завтра с ним?

— Ничего, подождёт твой Морозов. — Сказал Щавель. — Главное, что бы ты на похоронах был. Пусть бабы станичные видят. Чтобы поменьше языками мололи.

— Езжай с Морозовым, Аким, — вдруг сказал есаул, — к дьяволу этих баб, казакам мы всё объясним, а каждой курице не угодишь всё равно.