Борис Конофальский - Охота [СИ]

Не успел Аким положить в карман коммутатор, так он опять запищал. Аким с заметным раздражением вытащил его из кармана, он всё никак не мог выйти из здания арсенала, хотя китайцы, что там работали, всю его броню и оружие уже отнесли к его квадроциклу.

Он взглянул на номер — опять незнакомый, и опять подумал, что вот это точно Панова, нажал соединение и коротко сказал:

— Саблин.

— Здравствует, Аким. Это Панова. Я была у вас в больнице.

Да это была она, высокая и красивая женщина со светлыми волосами из далёких северных городов, что стоят на берегу моря.

Она говорила так, словно думала, что он её мог забыть.

— Да помню я вас. — Сказал Саблин и добавил как-то грубо: — Чего вам?

Он совсем не так хотел сказать, хотел быть вежливым, просто так получилось. И она заговорила торопливо, словно извиняясь:

— Я хочу с вами встретиться, мне очень нужно. Дозвонится до вас непросто, а вы всё время заняты. Может, уделите мне пятнадцать минут?

Он не мог ей отказать, конечно, после не очень вежливой фразы ему нужно было как-то себя реабилитировать.

— Давайте, я сейчас могу, — сказал он, выходя на улицу.

— Ой, как хорошо, — обрадовалась женщина. — Я остановилась в вашей гостинице.

В гостинице? Да не было у них в станице никаких гостиниц. Были комнаты на втором этаже в чайной. И очень Саблин не хотел бы идти на второй этаж с женщиной на глазах станичных мужчин. Очень не хотел бы, но отказать он не мог:

— Сейчас подъеду, — пообещал он.

— Я вас очень жду, — радостно сообщила Панова.

Кажется, она сказала это радостно, как будто и вправду ждала.

У Саблина, заводившего квадроцикл, по спине холодок побежал: не дай Бог об этом узнает жена. Она, наверное, ещё про то, что он с Юнь звание обмывал, не узнала, а тут ещё и эта городская. Не дай Бог.

Как хорошо, что Панова ждала его за столом внизу, в самой чайной, и была она не одна. С ней там сидел Морозов. Он увидел Акима, позвал его к столу. Саблин снял фуражку, пошёл через весь зал, кивая знакомым казакам. А кода подошёл к столу, Панова встала и протянула ему руку для рукопожатия. Она улыбалась ему, как улыбаются старому знакомому, которого давно не вдели и которому рады. Рука её оказалась не такой уж и нежной. Вовсе нет, ручонка тонкая, пальцы длинные, но схватила так, как не всякий мужчина возьмёт. А вот лейтенант даже не потрудился зад отрывать от стула, руку протянул так, как будто они старые приятели, небрежно, сказал:

— Садись, урядник. Мы самогон пьём, будешь?

То, что лейтенант был высок ростом, это Аким ещё при первой встрече заметил, но он был всё время в броне, а броня скрывала, то, что он ещё и здоровяк. Его широченные плечи и грудь плотно обтягивала эластичная ткань костюма, волосы его были светлые, лицо чёткое, рубленное, глаза, хоть и выпил он, трезвые, внимательные. И, прямо говоря, не шибко благожелателен взгляд его. Смотрел пристально, как будто изучал.

Да, перед ним стояло четыре пустых рюмки, столько же стояло и пред Пановой. Не дура она водку пить, оказывается. Ещё с её стороны стояла пепельница с дымящейся, тонкой, белой сигаретой, кончик сигареты был испачкан неяркой помадой.

— Выпью, — сказал Саблин, садясь за стол и по казацкой привычке аккуратно рядом с собой положив фуражку.

Панова тут же жестом подозвала официантку, и когда та почти бегом подбежала, сказала коротко:

— Водки, шесть штук.

«На троих по две получается, — думал Саблин, приглаживая волосы, — а бабёнка-то крепкая, четыре уже закинула и ещё две собирается выпить, казачки так не пьют, они себя соблюдают».

— Как вы себя чувствуете, Аким? — Спросила красавица, внимательно глядя на него и беря из пепельницы сигарету.

— Да нормально, — Саблин пожал плечами. — Жив, здоров.

— Отлично, значит, завтра готов выйти на охоту? — Спросил лейтенант.

— Ну, что ж, — произнёс Саблин, — раз не болен, значит, готов?

— Вы отдохнули, у вас был нелёгкий переход. — Продолжала Панова. — Вы, кажется, сто двадцать километров за три дня в броне прошли.

— Выспался, — сказал Аким.

— Позвольте, — она, не выпуская сигаретки из пальцев, вдруг перегнулась через стол и ловко вцепилась пальцами в кисть руки Акима.

А тот перепугался, ведь все казаки, что сидели в чайной с интересом наблюдали за происходящим, Аким сначала побледнел, но руки у неё не вырвал, сидел, нахохлившись, но потом понял, она просто мерила у него пульс и одновременно разглядывала его глаза.

— Вы не взвешивались? — Спросила она, всё ещё не выпуская его руки. — Можете сказать, сколько веса вы потеряли, пройдя сто двадцать километров?

— Нет, — сказал Саблин, пожимая плечами, — думаю, немного, я не сильно похудел, одёжка, вроде, впору.

— Хорошо, — она выпустила его руку.

Представление закончилось, выпивохи перестали на них пялиться, и Саблину полегчало.

— А с вами ещё два человека были, капитан и штатский. — Чтобы не было неловкой паузы, произнёс Аким.

— Они уехали, — сухо ответила Панова, так быстро и коротко, что он понял, что это тема закрыта.

— А жена-то отпускает? — Поинтересовалась Панова с заметной издёвкой. — Или нужно вас отпрашивать?

— Отпускает, — отвечал Саблин, конечно, было неприятно слышать такие вопросы казаку, но это он сам виноват. — А куда ж ей деться, за казака замуж шла, знала, куда идёт.

Тут принесли водку, Аким был сильно удивлён, когда с подносом у стола появилась сама управляющая заведение, китаянка Юнь, она поставила поднос на стол и, расставляя по столу рюмки, с улыбкой поздоровалась чисто и абсолютно без акцента:

— Здравствуй, Аким.

— Здравствуй, Юнь, — чуть растеряно отвечал Саблин, он, признаться, не понимал, отчего это Юнь второй раз на его памяти из-за стойки выходит, чтобы официанткой поработать.

Она ещё раз улыбнулась ему и ушла.

— Красотка, — сказал лейтенант, провожая её взглядом, и спросил у Саблина. — Замужем?

Почему-то Акиму этот вопрос не понравился. Да и сам лейтенант ему не мил стал. Этакий атлет красавчик, весь из себя.

— Не знаю, — зачем-то соврал он.

— А она тебя знает, — лукаво щурился Морозов.

— Ну, давайте выпьем, — предложила Панова, поднимая рюмку. — Давайте за успешное дело.

Слава Богу, не пришлось отвечать лейтенанту, пришлось бы что-нибудь врать, ну, не врать, так выкручиваться. А говорить про Юнь с Морозовым ему не хотелось. Он быстро взял рюмку.

А когда выпили, Панова сделала большую затяжку с удовольствием и спросила, выпуская дым:

— Аким, а вы можете точно вспомнить, где вы видели сияние?

Саблин сначала даже не понял, о чём она говорит, полез за сигаретами, соображая про «сияние», и тут до него дошло:

— Вы говорите о свете, что мы видали в степи?

— Да, о нем.