Борис Конофальский - Охота [СИ]

Медбот прошёл по оврагу, по песчаным кучам, что остались после обстрела, достаточно далеко, так что тащить раненого до начала оврага не пришлось. Серёгин был жив, когда два настоящих медика его забирали и укладывали на площадку бота. Они проверили его состояние и старший спросил:

— Не пойму, а что с ним?

— ТББ, в маске клапан вырвало. — Отвечал Аким, он ожидал, что специалист ему что-нибудь сейчас выскажет, мол, то почему не сделал, и то.

Но медик только записал что-то в планшете и ничего больше не сказал.

Саблин это посчитал большой похвалой. Как он был рад, что товарищ дожил до бота. И теперь за его жизнь отвечали те, кто в медицине что-то понимают.

А время шло, и до рассвета оставалось чуть больше часа. Стало совсем тихо. Но теперь противники всё друг о друге знали, и просто ждали. НОАКовцы ждали утра, а русские ждали приказа атаковать, понимая, что до утра приказ обязательно будет.

И приказ пришёл:

— Всё, — произнёс радист, прислушиваясь к эфиру, — наши пошли.

Тут же издалека донеслись лёгкие едва слышимые хлопки. Миномёты китайцев. Пять, шесть секунд и мины начали рваться на склоне.

Но тут же на севере заработали миномёты русских. И мины понеслись к китайским батареям. Теперь китайцы всё получат сполна. Только теперь всё и начинается. Тут же к миномётным дуэлям подключилась китайская артиллерия, чтобы подавить батареи противника, а этого ждали самоходные «Гиацинты» русских. Десятки мин разных калибров и тяжёлых снарядов одновременно повисли в воздухе, в ночи стоял тяжёлый гул. Они долетали до места назначения, засыпали окопы, раскалывая камни, поднимая в воздух тонны песка и тучи пыли. Мощной взрывной волной сметали всё вокруг и тяжелыми свистящими осколками калечили людей, а иногда и сразу убивали. Выводили из строя технику и оружие. В общем, делали то, для чего их придумывали, для чего их создавали. Саблин вскарабкался на стену и выглядывал из обрыва, глядел на запад, на юго-запад, как там то и дело озаряют темноту мгновенные вспышки. Аким немного злорадствовал, представляя, как китайские миномётчики жмутся к земле в своих окопах, надеясь переждать удар. Он от души желал, чтобы они его не пережили. Чтобы так и остались навсегда в этих своих окопах, как в могилах выкопанными своими руками.

— Пошли наши, — кричит радист, пытаясь перекричать артиллерийский гул. — Приказ! Нам приказ! Поддержать огнём наступающие части.

— Передай: Принято! — Орёт прапорщик Михеенко. — Пулемёт, гранатомёт, слышали?

— Есть, поддержать огнём, — кричит Каштенков.

— Принято, — кричит третий номер гранатомёта Хайруллин.

Уже, наверное, можно пользоваться связью, всё равно китайцы о них знают, не зря им сюда ТББ присылали, но все орут «голосом».

Первый номер пулемёта Саша Каштенков опять, не в микрофон шлема, а «голосом» орёт гранатомётчикам:

— Степан, Тимофей вы, как «стреловка» (бой с применением стрелкового оружия) пойдёт, вы ближних не трогайте, мне их оставьте, бейте тех, что дальше тысячи будут.

— Принято, — откликается Хайруллин. — Бьём тех, кто дальше тысячи метров.

Саблин знает, что от пулемёта надо держаться подальше, но ещё не уходит и слышит, как негромко командует первый номер расчёта:

— Лента.

— Есть лента, — отзывается Сафронов третий номер расчёта.

Звонко клацнула крышка механизма, значит, лента легла на «звёздочку», крышка закрыта. С металлическим ударом срабатывает затвор. Первый патрон уходит в ствол. Всё готово.

Каштенков водит столом туда-сюда, останавливает его на секунду, ставит себе метки, дальномером «приглядывается». У пулемёта прицельная камера очень мощная, пулемётчик видит то, что через камеры шлема не видно, особенно ночью. Но он пока не стреляет. Не простреливается. Нельзя. У китайцев тоже есть пулемёты, и пулемётчики у них тоже опытные имеются. И до нужного времени они себя никак не проявят, не покажут своей позиции. Ударят когда надо. И ударят точно по пулемёту. Нет, не хотел бы Саблин быть пулемётчиком. Уж лучше штурмовиком. Так безопаснее.

А бой разгорается, и теперь, кажется, китайцы притихли. Их миномёты и артиллерия молчат, а миномёты русских работают не переставая.

И тут начала оживать первая линия окопов НОАК. Видно передовые части атакующих подошли на эффективный винтовочный выстрел. И огонь был плотный. Ответного стрелкового огня нет.

Саблин знал, почему это бессмысленно, китайцы в окопах в полный рост за брустверами, за мешками с песком стреляют с удобством, стреляют, как следует прицелившись. А ты лежишь на камнях или каменистом грунте. Там даже не окопаться. Встать и рвануть вперёд не можешь, пред тобой, скорее всего, мины, лежишь и, укрывшись щитом, ждёшь, когда тебе откроют проход в минах, и когда миномёты обработают первую линию окопов. Лежишь и ждёшь, пули бьют рядом, ты лежишь и ждёшь, пули бьют в щит, а ты лежишь и ждёшь. Все, что ты можешь сделать, это тоже выстрелить, только вокруг тебя поднята пыль, ты не видишь дальше десяти метров, пыль она конечно и тебя немного скрывает, но она скрывает и твоего противника. Совсем скрывает. Тебя немного, его совсем. Саблин лежал вот так же, как лежат там сейчас ребята на подъёме, и не один раз. Он понимал как там сейчас. Ждал и ждал, пока минёры не взорвут проходы в минных полях. А потом поднимался в атаку.

В эту секунду в наушниках зазвучал голос Саши Каштенкова, первого номера пулемётного расчёта:

— Господа-товарищи, дозвольте начать!

И тут же тяжёлый и глубокий звук наполнил воздух: Памм-бам-бам…

Застучал пулемёт и тяжёлые двенадцатимиллиметровые пули понеслись к своей цели.

Всё, вот теперь и они начали бой. Теперь они уже засветились и в эфире, и обозначились огнём. Теперь китайцы точно знают, что не выжгли их ракетой с ТББ.

Аким скатился от края обрыва, пошёл подальше от пулемёта. Уж больно опасно находиться рядом с ним. Пошёл к своему окопчику, залез в него, высунул голову. Не новобранец, чего ему там смотреть, но он всегда хотел понимать, что происходит. Может, придётся вылезать из оврага и идти вперёд. Надо знать куда идти, где залечь, где пробежать. Главное, точно высинить, где огневые точки у противника, а может, если получится, и засечь ДЗОТ. Часто, пулемётчики и гранатомётчики ведя бой, начинают бодаться с одной-двумя целями, а общую картину из вида упускают. Пару раз Аким замечал и давал им наводку на цель, которую они сами не замечали. Впрочем, такое случалось не пару раз, а чаще. Это даже взводный в рапорте отмечал.

А черная предрассветная даль засверкала далёкими выстрелами.

До окопов противника пятьсот-шестьсот метров. Да ещё пыль всё накрывала, но пулемётчик знал, что делал. Пыль, ночь для него это всего лишь помехи. Он накрывал вспыхивающие в ночи точки, места, откуда вёлся огонь. И пулемётчику неважно было попасть в голову врага, разнести ему шлем вместе с черепом или убить его. Важно было, врага напугать. Напугать до полусмерти страшными, огромными пулями, что разрывают в пыль мешки с песком на бруствере и раскалывают большие камни. Чтобы солдат НОАК спрятался в окопе, закопался в землю, затих и больше не стрелял в того парня, казака или солдата, что сейчас поднимается и короткими перебежками метр за метром пойдёт вверх по склону, на огонь и пули, к каменной гряде. А когда дойдёт, он на гранатах, одну за другой будет брать линии обороны, прыгая в темноту, в окопы к врагу. И чтобы дать нашим парням дойти до врага живыми, первый номер пулемётного расчёт Александр Каштенков будет бить, и бить по позициям противника до тех пор, пока его огонь будет нужен или пока его не убьют.