Наталья Резанова - Корабли с Востока [litres]

Гость смеется. Рассыпается в благодарностях, хотя благодарить тут не за что. Это не комплимент, это выпад. Ни при каких обстоятельствах большие имена Запада не согласились бы – пусть даже на время – подчиняться приказам – кого? – второго сына мелкого владетеля. Иэясу, впрочем, тоже не согласился бы: он никому не верил настолько.

Разница не между Западом и Востоком, а между Севером и Югом. На севере, будь он своим, ему доверили бы командование не задумываясь. И ждали бы, что он вернет, когда закончит. Так же, не задумываясь.

Первый слой. Как бы предложение: зачем вам держаться тех, кто не ценит вас по достоинству? Второй слой глубже, хуже: хотите чего-то добиться у них, на юге? Действуйте по своим правилам, потому что их правила не дадут вам сделать и шага.

– У меня, правда, возник к вам вопрос – не знаю, захотите ли вы ответить.

– Разве воля хозяина не закон для гостя?

– Почему вы все время добивались такого превосходства в каждой точке удара? Многим оно показалось излишним.

– Я прочел отчет экспедиции Като, – отзывается эхом гость. – И поговорил со всеми, с кем смог. Доны, как называет их наш друг Миура, серьезный враг. Очень храбрый, очень стойкий, очень спаянный, изобретательный, привычный к численному превосходству противника. Хорошо вооруженный, умеющий и воевать против огнестрельного оружия, и сидеть в осаде против него. Я решил, что не стану рисковать и поставлю на то, что у меня заведомо есть: плотность огня и поддержка туземцев, – чтобы уничтожить их по частям, и очень быстро.

– Понятно.

– Вы так подумали, когда читали мой отчет? – поинтересовался гость.

– Нет, – ответил хозяин, подставляя пустую чашку под дождь. – Я подумал совсем другое и о другом. Вы тоже что-то хотели спросить?

– Благодарю. Та насыпь… дамба вдоль побережья. Ее строили в первую очередь от волны и уж потом – от врага?

– Конечно. – Князь выливает воду на лицо, некоторое время сидит и ждет, пока она стечет, потом продолжает: – Война придет – или не придет, а волна придет обязательно. Не завтра, так послезавтра. Вы тоже так решили?

– Нет, – качает головой гость, – я сначала подумал совсем другое.

Зеркало. Не кривое, правдивое. Только зеркала бывают разными… Гость знает, как его видят. Время и образ жизни съели щенячью мягкость черт, но он все еще выглядит лет на десять моложе настоящего возраста, что часто служит причиной конфузов и большого веселья. Время и удача оставили ему способность смеяться и вызывать смех, даже если обстоятельства к тому не располагают. Они многое ему оставили, и главное – музыку. Ритм. Способность видеть музыку и идти за ней, во всем: в деньгах, в людях, в войне. Где стучит в ушах, где идет прилив… Узнай, чего человек хочет, узнаешь, что он сделает? Глупости. Услышь, как он дышит, – узнаешь, чего он и не думает… Может быть, поэтому он так плохо пишет стихи. Как запереть длинное, сложное, практически бессмертное в узенькие условные рамки? Любой шаг все еще длится где-то. Любой бой.

Человек рядом глядит в залив. Когда он не следит за этим, его слегка перекашивает на левую сторону; возраста у него нет, и двадцать лет назад тоже не было, было, как сейчас, – длинное скучное лицо, тяжелые веки, коротко остриженные, как после болезни, волосы. Сейчас от затылка отходит длинная, нарочно оставленная прядь. В ней – цветная лента, синяя с золотом.

Накидка – фиолетовая, в яркую зелено-красно-оранжевую «дождевую каплю» по подолу. Запретный цвет, фиолетовый. Право носить его имеют великий министр, регент и сёгун… и еще это родовой цвет дома Фудзивара. Чем хозяин Сэндая и пользуется без зазрения отсутствующей у него совести. И амбиции обозначил – и закон не нарушил.

А еще он хороший поэт.

– Что у вас с левой рукой?

– Неудачно упал, – пожимает плечами хозяин. И поясняет: – С лошади. Давно. Потом еще раз. Тогда не было времени лечить. Теперь напоминает на погоду.

– Вы поэтому туда ножны приматываете? – интересуется гость, хотя ножен – размером примерно под танто – он, конечно, не видит. Глазами не видит. Но его учили замечать мелкие подробности.

– Поэтому, – соглашается хозяин. – Все равно гнется плохо.

– А когда вы в первый раз встречались с господином регентом?

То есть когда он к вам вплотную подходил и мечом размахивал, чтобы показать, что ваша жизнь или смерть зависят только от его воли…

– Тогда, – усмехается хозяин, – на руке не было. Там бы нашли. Но при себе было. И он, конечно, знал, что где-то у меня что-то есть. Мы с господином регентом плохо понимали друг друга, но не настолько плохо. Когда он приблизился ко мне на расстояние удара, он показывал вам всем, что он хозяин положения, а мне – что он не хочет войны между нами и тоже готов рисковать ради мира. И еще он позволял мне сохранить лицо, как он это понимал. Мол, я не просто подчинился ему, а тоже пощадил его. Мог убить – и не стал. Как будто это имело значение.

Для большинства – имело бы, думает гость. Не обязательно решающее, но имело бы. Такие жесты вежливости часто определяют: можно ли служить человеку, можно ли жить с ним в мире.

– Как вы думаете… – спрашивает гость, ему не по чину спрашивать, он вассал, а не владетель, но сегодня такой день… а может быть, здесь всегда такой день. – Что сделают в Новой Испании, когда прибудет наше посольство?

– Выслушают и отправят дальше, в метрополию. По всем их правилам мы правы – их губернатор без вины изгнал и ограбил подданных Небесного Правителя. Но кто соблюдает правила по отношению к добыче? А решить, что мы не добыча, не во власти вице-короля. К тому же Филиппины – ворота к островам пряностей. Донам не удалось продвинуться дальше этих ворот… но отказываться от них или делиться ими под свою ответственность? Отошлют. В метрополии все будет зависеть от вещей, которых мы пока не видим. Но отчасти затем и поедут люди – смотреть.

Дракон подливает гостям вина. Сам он уже давно пьет горячую воду. Когда он опускает руку, чтобы взять кувшин, видно, что на запястье у него болтается странное украшение, судя по блеску – золотое, как бы браслет из сцепленных угловатых человеческих фигурок. Браслет слегка позвякивает – у фигурок свои серьги, браслеты, нагрудники – где-то в три волоса толщиной, качаясь, они ударяются друг от друга. Такого не было в манильской добыче. Уже темнеет, скоро подробностей будет не разглядеть…

– Ищете следы ковки? Это литье. Все сделано в одну отливку. Не знаю, каким образом. Этот народ назывался тибтя, теперь там Новая Гранада. Интересные подарки делает этот священник, Сотело. Мне понравилось.

Гость думает, что ему такая откровенность тоже бы понравилась: вряд ли этот Сотело не понимал, что делает, когда дарил правителю Сэндая напрочь неподобающее украшение работы мастеров, чей народ перестал существовать благодаря соотечественникам Сотело. Не первым. Не последним.