Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

Толмач закивал:

– Обещал, обещал. Меня и моего друга – тебя, синьор Паоло.

– Ну, дай-то Боже. Ты, парень, небось, устал за день?

Юноша пожал плечами:

– Да так…

– Ну, пойдем в корчму, что же, – подмигнув толмачу, поднялся со скамьи Павел. – Там сегодня весело – гости. Посидим, вина выпьем… Да, а ты настороже будь! Ежели хозяин, Веладжо-старик или кто из его слуг к тебе подсядет да зачнет вином поить, выпытывать – все примечай дословно!

– Что выпытывать, синьор Паоло? – изумленно переспросил Марко.

Ремезов задумчиво почесал затылок:

– Сам пока не знаю. Но что-то ведь должен… Хотя бы – о нас. Ну, ты знаешь, что говорить, то же, что и раньше: мол, лекари и все такое.

Именно так, как предполагал Ремезов, и случилось – хозяин лично обихаживал толмача. Подливал вина, потом присел самолично рядом и все болтал, болтал, болтал, до тех пор, пока его не сменил ушлый слуга.

Да что там Марко! Павел и сам остро ощутил возросшее внимание и к собственной персоне – старик Веладжо подсел и к нему, хоть заболотский боярин и не афишировал свое владение местной речью, однако же провести хитрого трактирщика не удалось, пришлось поддержать навязанную беседу… так, скупо.

– Ах, синьор Каросо, хороший ты человек! – хозяин постоялого двора аж прищурился от притворного умиления, всю фальшь которого столь остро ощущал сейчас Ремезов. – Такой молодой, и уже такой знаменитый врач. Неужто у вас все врачи такие? Повезло же шведам! Эй, эй, куда ж вы все собрались? Спать? Да вы что! Вы же не знаете… вы же не видели еще самого интересного в моей корчме… нынче у нас будут песни! А-ну-ка…

Повернувшись, старик хлопнул в ладоши, подзывая к себе служанок – дебелую, лет тридцати, женщину с простоватым лицом – Мелению – и юную довольно миленькую девчонку, хохотушку Розу.

– А ну-ка, спойте нашим гостям песни, девушки! – громко возопил трактирщик, чем неожиданно смутил своих служанок, ибо петь сегодня они, судя по всему, вовсе не собирались.

Но вот пришлось, старик Веладжо оказался настойчивым… и, как показалось Павлу, почему-то нарочно затягивал вечер, не давая гостям разойтись. Впрочем, это затягивание почему-то не относились к новым постояльцам – крестьянам и купцам, многие из которых уже давно похрапывали в общей опочивальне или прямо во дворе, под возами.

– Эй, Меления, эй, Роза! Не дайте-ка нам заснуть, милые! Пойте, пляшите! И вы все, любезнейшие синьоры, идите-ка в пляс!

На взгляд Ремезова, пели служанки так себе, могли бы и лучше. Если у Мелении еще имелся хоть какой-то голос, то о Розе и говорить было нечего, девушка явно не умела петь… зато как плясала, задорно подбрасывая юбку!

Так задорно, что Павел едва расслышал быстро приближающийся ко двору стук копыт и лошадиное ржание.

Дверь открылась…

О, как просиял трактирщик! Похоже, именно этого гостя сейчас и ждали. Правда, новый постоялец оказался не особенно представительным – обычный паломник в подпоясанной простой веревкой накидке и простом суконном плаще… Однако это же он только что на коне! Иначе б откуда взялся? Конь… и бедная одежонка – это примерно как дешевый китайский прикид и самый навороченный «Лексус». К тому же масла в огонь подлил и старик Веладжо – а Павел пристально за ним наблюдал.

Хозяин постоялого двора отнесся к посетителю просто как к ничем не примечательному незнакомцу, проявил лишь обычную любезность, не более…. И даже успел согнать радостную улыбку… однако выражение глаз спрятать не сумел! А глаза-то горели азартом.

Ремезов, не показывая виду, насторожился – похоже, на постоялом дворе замышлялось что-то нехорошее, и замышлялось – против него и его людей. Или – ему просто это все показалось: и навязчивая любезность трактирщика, и внимание слуг, и этот запоздалый гость… оказавшийся немцем!

Да нет… не немцем, просто заговорил по-немецки, мол, торговец и частенько бывает… где-то в германских землях бывает и…

Никто из людей Ремезова беседу не поддержал – просто не поняли, хотя многие – и Павел был в этом уверен – немецкую речь понимали, правда, только в том ее варианте, что была принята в Ливонии.

А гость оказался навязчивым собеседником, еще более навязчивым, нежели сам хозяин, все подливавший вина и даже забывший про плату. Все это было подозрительно как-то.

Сделав незаметный знак толмачу Марко, боярин поднялся с лавки и, пошатываясь, вышел на двор – проветриться. Постоял, прислушиваясь к доносившемуся из таверны веселому гаму, зевнул…

– Звал, господин? – подошел Марко.

– Да, звал, – Ремезов обернулся и, не заметив никого из местных слуг, продолжил насколько мог тихо: – Скажи мне, Марко, а где обычно останавливаются в Риме самые бедные паломники? Только не говори, что на постоялых дворах или в харчевнях.

– Зачем в харчевнях? В странноприимном доме, – удивленно ответил юноша.

– В каком-каком доме?

– Ну, в том, где принимают странников. Потому так и называется – странноприимный.

– Ах, вон что… ну-ну…

С минуту оба молчали, и в этом молчании, в стоянии на дворе под черным, усыпанным звездами небом, чего-то очень сильно не хватало, какого-то яркого образа, Ремезов пока еще не смог бы точно объяснить – чего, но точно знал – не хватало!

– Ты ведь не так просто спросил, синьор Паоло? – не выдержав, толмач первым нарушил тишину.

– Не так… – Павел сплюнул и, резко сжав парня за локоть, прошептал: – Предупреди всех – завтра утром уходим. Но пусть оставят свои вещи здесь – плащи, котомки… мол, к обеду вернемся.

– К обеду?

– Сказал же – мы сюда не придем. Лишь бы не было бы поздно…

С обеда прошел дождь, хлынул серебряными тонкими струйками из темно-голубой, нависшей над городом тучи, хлынул, и закончился столь же внезапно, как и начался. Прибил дорожную пыль, принес прохладу и привет от близкой осени, и даже скорее – зимы, ибо сентябрь и первая половина октября в Риме – все еще лето. Так считал Павел и его люди, но совсем по-другому думали сами римляне, в том числе и почтеннейший мессир Джанкарло Гоцци. С тревогой поглядывая в окно, он ходил по кабинету, зябко поеживаясь и даже хотел было велеть слуге растопить камин, да не успел – явились с докладом агенты.

– Ну? – резко повернувшись к дверям, судья с нетерпением вскинул брови. – Надеюсь, вы взяли всех?

Агенты смущенно переглянулись, что вовсе не укрылось от весьма внимательного взгляда начальства и даже вызвало у этого самого начальства неудовольствие и легкие признаки гнева. Просто синьор Гоцци был достаточно опытным в своем деле, вот и сейчас прекрасно понимал – что к чему.

– Неужели кому-то удалось уйти? Кому? Что сделано для организации погони?

– Они ушли все, господин, – с поклоном промолвил Луиджи еще более хриплым, нежели всегда, голосом.