Василий Панфилов - Отрочество

А тут я, такой весь интересный и кучей возможностей! Я на сотрудничество да, и они теперь не хуже цепных псов будут от меня конкурентов отгонять.

– Которых с Хитровки, – въедливо уточнил брат.

– А на более и не рассчитывал, – жму плечами, – потому как полковница, и тем паче те кто повыше, это уже не их уровень!

– Всё-таки на живца?

– Агась… и не вздыхай!

— Казаки России! — слегка грассируя, объявляет импозантный конферансье, зрители бешено аплодируют, не дожидаясь открытия занавеса, и…

… ловлю себя на том, что отбиваю ритм ладонями по подлокотникам, немигаюче подавшись вперёд. Лезгинка! Ноги подрагивают, готовые пуститься в пляс, грудь распирает восторг и чистейшая, незамутнённая белая зависть.

Я понимаю! Труд, даже и не титанический, а вовсе уж космических, вселенских масштабов. И талант. Каждый!

Северин, иссиня-чёрный ганец и мой хороший друг, скалит кипенно-белые зубы, лупя себя ладонями по коленкам. Переглядываемся…

— Спасибо-спасибо-спасибо! – пулёмётно выпаливает он благодарность за билеты, и снова взгляд на сцену. Да… это не телевизор, это вживую. Драйв! Энергетика бешеная, не каждый рок-концерт такую даёт, сильно не каждый.

Вышли, и как шальные, так распирает.

– А?! Казаки! — выпучив глаза, орёт какой-то британец с явственным шотландским акцентом, — Мать их…

Восторженный, самый комплиментарный английский мат. Кто говорит, что английский мат уступает русскому, врут! Нагло врут. Ну или попросту недознайки, нахватавшиеся английского по верхам. Ах, какие обороты… заслушаешься!

– Егор, — Северин вцепляется в мою футболку, – я хочу это танцевать!

– Ага!

Наверное, у меня такие же бешеные глаза. Ну так мы и подружились на улице, в танце.

Потом уже оказалось, что он студент-медик, вгрызающийся в знания с упорством бешенного бобра, а танцы – единственная отдушина. Собственно, как и у меня. Бывает же…

Несколько дней спустя улицы Парижа увидели лезгинку. И если моя, с элементами брейк-данса, никого особо не удивила, то Северин…

Лезгинка с элементами национальных танцев Чёрного Континента, да от самого что ни на есть коренного африканца, это да! Сильно. Зрителей – валом! И все с телефонами. Снимают!

Проснулся, и некоторое время лежал без сна, пытаясь встроить кирпичик воспоминаний в долговременную память, а не так, штобы соломой на огне пыхнуло. Пф! И только зола на ветру.

Сходил в клозет, сбросил давление жидкости в баках, и зевая сонно, назад, прошаркивая тапочками по паркетному полу, распугивая тараканов. Заснул быстро, надеясь на продолжение, но снилось всякое глупое, невпопадное.

Бородатые казаки красиво и бестолково полосовали воздух шашками под «Ойся [49] Так называемая «казачья лезгинка» », переминаясь сапогами на трещиноватом асфальте. Иногда выходило ловко, но чаще — стыдно.

Потом они обнялись, обросли внезапно пейсами, и начали водить хоровод под смутно знакомые слова «Хава нагилы»…

– Ещё раз, – настойчиво повторил Санька, не отставая от меня.

Закатив глаза, ещё раз вслух повторяю маршрут, вплоть до самых распоследних мелочей, которых на самом деле и нет. Всё важно!

Раздражает немножечко, но не сержусь ни капельки, и не срываюсь на брате. Если бы ему так пришлось побегать, я б и не так нервничал! Оно завсегда выходит, што за близких страшнее стократно, чем за себя.

— Может, я… -- начал было он нерешительно, – всё же останусь? А? Подстрахую…

– Са-ань, – снова закатываю глаза, – ну говорено-обговорено! Маршрут до последнево закоулочка выверен, роль я свою выучил, страховать меня будут люди Котяры. Иди! У тебя своя роль, и нужно показать, што знать не знаешь, ведать не ведаешь… понял? Меня одного подстраховать ещё могут, а если начнём все трое с подозрительными ужимками по городу шастать, так и никово не уберечь!

Вздыхая на всю квартиру, и одеваясь медленно-медленно… а ну как передумаю и возверну взад?! Санька ушёл-таки в Училище, оглядываясь через каждый шаг. Сплёвываю досадливо, глядя в окошко на унылую фигуру, шоркающую против ветра… ну што ты будешь делать, а? Всё ведь правильно делаю, а чувствую себя виноватым!

Чуть погодя ушла и Мария Ивановна, по каким-то своим благотворительным делам, зато с лавок вернулась Татьяна, словоохотливая и пышущая свежими, вкусными сплетнями. Вывалив их на меня за неимением других свободных ушей, она несколько успокоилась, принявшись хлопотать по хозяйству.

Я же, поминутно поглядывая на ходики, маюсь с раскрытой на коленях книгой. Время, как назло, застыло болотом, секунды тянутся совершенно смоляно, медленно-медленно…

Плюнув на всё, достал аккордеон, и начал отыгрывать всяческие отрывки. Получается! С недавних пор получается, значица.

В Одессе мине не раз высказывали за мученье кошек, прося прекратить. Настойчиво! Только перед самым отъездом такое наметилось… не мучительское для ушей. Даже и одобрили как-то, опосля пейсаховки и танцулек с неё.

А вот в Москве будто через несколько ступеней разом пересигнул. Суть ухватил, значица. Пальцы-то у меня ловкие, да аккордеон не гитара, здесь многое иначе. Одни только меха туды-сюды тягать, да пальцами разом по клавишам бегать, это уже совсем непросто. А есть ведь и другие нюансы, так-то!

Вон, Татьяна даже и заслушалась, пыль перестала протирать. А ну-ка… подмигнув ей, я вжарил плясовую, подтаптывая ногой в домашней туфле, подбитой войлоком.

Плечико-то задёргалась, ножка затопала, а потом как пошла лебёдушкой! Чуть не двадцать минут так, и горнишная вся раскраснелась, запыхалась.

А я, вредный такой, вальс! Татьяна страсть как млеет по музыке этой. Повздыхала с прикрытыми глазами, да и закружилась. Руки будто кавалера невидимого обнимают, глаза прикрыты… вся в танце! Растворилась.

– Охти мне, грешной, – выдохнула она, когда я прекратил, – в грех вогнал!

Счастливая! Раскраснелась, улыбка лёгкая на губах, мысли романтические, нездешние. О женихах грезит, кавалеров перебирает.

А мне и собираться пора! Оделся по-простому, да и выскочил. Морду лица в воротник, да как те крыски с Живодёрки – шнырь!

Такая себе мимикрия, уместная и полезная в трущобах, а здесь чуть не сигнал – вот типус подозрительный! И дворами, дворами. Петляю, назад оглядываюсь.

Для такого же трущобника и сойдёт вполне, а опытного филера только раззадорит. Есть! Заприметил-таки! Я ж во все эти глупости, умностей пару засунул, вот и сработали. Идёт, голубчик. Ведёт.

Я через Салтыковский [50] С 1922 г. Дмитровский. переулок, да через Голофтеевские доходные дома. Шнырь! Там, озираясь, часы вытащил, и жду, жду… А потом р-раз! И значков парочку мелком. Руны. Пусть гадают!